Происхождение боли

Февралева Ольга Валерьевна

— По погоде, — отбил Эжен, — Рад встрече.

— Не сомневаюсь.

Казалось, Анри хочет ещё что-то сказать, но он вдруг заметил поблизости своих каких-то знакомых и отошёл к ним.

— Эжен! — взмолилась Дельфина, — Не покидайте меня в этот чудовищный, убийственный вечер! Ах! Я предчувствую: это конец моей жизни в Париже! Завтра мне придётся уговорить Нусингена купить какое-нибудь поместье в провинции и удалиться туда доживать свой век!.. Вы забудете меня, конечно, (- платок к глазам — ) но сегодня! — будьте со мной!..

— А что случилось? Чем вы так огорчены?

— Как чем!? Сен-жерменки, верно,

сговорились показать, что знать меня не желают!.. Смотрите! — она глянула на двери и схватилась за Эжена, будто в зал вбежал мамонт, хотя налощенный пол отразил лишь герцога де Монфриньоза, скромного, молчаливого франта лет пятидесяти. Инстинкт галантности подвёл его сперва к хозяйке, исторг из его уст лесть, склонил его голову к её руке.

— А что же герцогиня?… — пролепетала Дельфина.

— Ей нездоровится, — ответил гость и навсегда отошёл к другим. Дельфина тихо вскрикнула:

— Вот видите! Они все меня презирают!..

— Не обязательно.

— Вы верите, что эта цаца действительно заболела?

— Я подозреваю, что у неё есть какие-то важные дела. Вы ведь и сами не любите выезжать вместе с мужем.

В поле зрения появился новый пришелец.

«Даждь, Иуда, пинту» — подумалось Эжену: он ещё больше, чем своего экс-соперника де Марсе не любил маркиза д'Ажуду-Пинто, португальского кабальеро, разбившего сердце виконтессе де Босеан. За два года брака с богатой наследницей он постарел на пять; усы его повяли, глаза годились бы вдовцу. На нём был тускло-лиловый фрак и чёрный галстук, заколотый брошью, выносящей на грудь серебряную готическую надпись no dansе. Эжен враждебно изосанился, а корыстный мачо подкрался к нему и его даме виновато, чуть слышно сообщил Дельфине, что она прекрасна, а потом попросил господина де Растиньяка уделить ему минуту наедине.

— Ваша жена не приедет? — сердито спросила Дельфина.

— Боюсь, что нет. Её зачем-то вызвала к себе её мать… Так можно с вами поговорить? — перепросил маркиз Эжена.

— Если позволит госпожа баронесса, — гордо ответил тот.

— Если вы не уедете через полчаса, у вас будет возможность пообщаться, — сказала Дельфина, непроизвольным движением глаз показывая д'Ажуде, чтоб он отстал.

— Скажете, он тоже рогоносец?

— Скорей беглец от жены…

— Но почему ко мне!?

— У вас же сегодня приём…

— Я знаю, к каким особам мужчины ездят без жён! Молчите! Это вы виноваты в том, что меня приравнивают к куртизанкам или как их!..

— Я!?

— Такие, как вы и де Марсе — волокиты, обольстители, распутники!

Эжен пребыл в недоумении: в двадцать четыре года его рот насчитывал больше зубов, чем былых поцелуев. Впрочем, один грех уже делает тебя грешником…

— Да ещё эта тушь! Она сейчас потечёт, и я стану похожа на эфиопку! Нет! Оставайтесь тут и веселитесь без меня! — накричала на него Дельфина и выбежала из зала.

Эжен проводил её устыжённым взглядом и побрёл здороваться с бароном банкиром и его почтенной гостьей. Госпожа Листомер так быстро протянула ему руку, надушенную гвоздичным маслом, раздвинув при этом средний и указательный пальцы, что Эжен решил на мгновение, будто старуха хочет ущипнуть его за нос, чего, конечно, не случилось. Он коснулся холодной перчатки холодными губами и уступил место новому гостю — де Люпо, аристократу в первом поколении. Тот был очень хорош собой в анфас, но стоило ему повернуться профилем, как обозрению представал громадный, грубый нос. В свете его терпели за богатство и приличную должность при министерстве юстиции что ли, но не более того. Он не ждал от бала ничего приятного и облачился в посредственно скроенный фрак, тоном чуть не дотягивающий до бескомпромиссно чёрного эженова, ничем не украшенный, издали казавшийся линялым. Отвесив поклоны старшим, он прошёл мимо Эжена, как слепой, рассекая золотую зарю трёхсот свеч своим носом-ледорубом.

Де Марсе не отнимал от лица лорнета, вертя головой. Его приятели, приятели его приятелей, все, кто смотрел по сторонам, были взволнованы. С начала приёма прошло почти полчаса, но ни одна молодая дама не пожаловала. Кавалеры нежданно оказались лишь в собственной компании — при том, что всё предупреждало о бале. Что они чувствуют? — думал Эжен, — Что всё это для них означает? Скандал? Нет. Они словно рады — миражу приключения, случайной отмене правил — женщины оставили их без надзора, и теперь им можно вести себя безоглядней, естественней. Этот никогда ещё так высоко на задирал голову, тот всё смеётся… У всех открылись лица. Макс не врал: они и впрямь люди.

— Что здесь такое: бал или военные сборы? — с порога громко спросил генерал де Монриво.

— Конечно, бал. Иначе меня бы здесь не было, — ответил ему пацифист Ванденес.

— Вы не пошли бы проводить друзей? — обратился к нему де Марсе, держащий его за руку.

— Некоторым просто необходим проводырь, — туманно сдерзил Поль де Манервиль.

От наблюдений за этой группой Эжена отвлёк д'Ажуда-Пинто:

— Так вы можете со мной поговорить?

— О чём?

— О ней — о Кларе! Вы что-нибудь слышали о ней с тех пор?…

«Ну, что тебе сказать? Она умерла от горя, покончила, допустим, с собой или после долгой болезни… А лучше так: она нашла себе нового обожателя — благородного, верного — и теперь считает вашу связь глупостью…»

— Что вам сказать…

— Правду!

— Правду вам говорить очень трудно.

— Она… страшна?

— Нет. Она просто не терпит суеты, нервотрёпки этой вашей. Как порядочный человек, я сейчас должен успокоить вас: якобы кузина до сих пор вас любит и прощает вам измену, а как человек разумный — могу и хочу сообщить, что она давно вас забыла и утешилась с другим, но на самом деле я ничего не знаю о виконтессе, вот и весь разговор.

— Что ж,… — проронил маркиз и отступил. Явился де Марсе:

— Растиньяк, от вас все сегодня разбегаются в слезах! Подите-ка скажите какую-нибудь гадость де Люпо.

— С удовольствием, — желчно скрипнул Эжен, изображая скрываемую подавленность и бессильную злобу, тогда как ему было лишь немного грустно и немного весело.

Он встал перед одиноким, тёмным человеком и начал:

— Вы тут в стороне, а там так много интересного: генерал де Монриво утверждает, что герцогиня де Монфриньоз осталась дома, потому что отбила у госпожи де Монкорне, с горя уехавшей в Монпелье, виконта де Монсореля, последнего потомка Монморанси; коварный Манеревиль уже заказал об этом памфлет Мартенвилю, у которого редакция на улице Монкорбье, а барон де Моленкур вызвал на дуэль племянника герцога де Ленонкура…