Происхождение украинского сепаратизма
Шрифт:
Произошло это не без внутренней борьбы. Часть матерых казаков во главе с Богуном откровенно высказалась на Тарнопольской раде 1653 г. против Москвы, но большая часть, видя как «чернь» разразилась восторженными криками при упоминании о «царе восточном», приняла сторону хитрого Богдана.
Насчет истинных симпатий Хмельницкого и его окружения двух мнений быть не может — это были полонофилы; в московское подданство шли с величайшей неохотой и страхом. Пугала неизвестность казачьих судеб при новой власти. Захочет ли Москва держать казачество, как особое сословие, не воспользуется ли стихийной приязнью к себе южнорусского народа и не произведет ли всеобщего уравнения в правах, не делая разницы между казаком и вчерашним хлопом? Свидетельством такого тревожного настроения явилась идея крымского и турецкого подданства, сделавшаяся вдруг популярной среди старшины в самый момент переговоров с Москвой. Казачьей элите она сулила полное бесконтрольное хозяйничанье в крае под покровительством такой власти, которая ее совсем бы не ограничивала, но от которой можно всегда получить защиту.
В середине 1653 года Иван Выговский рассказывал царским послам о тайной раде, на которой присутствовали одни полковники, да высшие войсковые чины. Там обсуждался вопрос о турецком подданстве. Все полковники на него согласились, за исключением киевского Антона Ждановича, да самого Выговского. Подчеркивая свое москвофильство, Выговский нарисовал довольно бурную сцену: «И я гетману и полковником говорил: хто хочет тот поддавайся турку, а мы едем служить великому государю христианскому и всем черкасом вашу раду скажем, как вы забыли Бога так делаете. И гетман де меня за то хотел казнить. И я де увидя над собою такое дело, почал давать приятелем своим ведомость, чтоб они до всего войска доносили тою ведомость. И войско де, сведав про то, почали говорить: все помрем за Выговского, кроме ево нихто татарам не смеет молыть». [34] Так ли на самом деле вел себя Выговский — неизвестно; вернее всего, рисовался перед московскими послами, но факт описанного им сборища вполне вероятен.
34
Там же, No. 166.
Турецкий проект — свидетельство смятения казацких душ, но вряд ли кто из его авторов серьезно верил в возможность его осуществления, по причине одиозности для народа турецко-татарского имени, а также потому, что народ уже сделал свой выбор. Роман Ракушка Романовский, известный под именем Самовидца, описывая в своей летописи переяславское присоединение, c особым старанием подчеркнул его всенародный характер: «По усией Украине увесь народ с охотой тое учинил».
То был критический момент в жизни казачьей старшины, и можно понять нервозность, с которой она старалась всеми способами получить от царских послов документы гарантирующие казачьи вольности. Явившись к присяге, старшина и гетман потребовали, вдруг, чтобы царь в лице своих послов присягнул им со своей стороны и выдал обнадеживающие грамоты. «Николи не бывало и впредь не будет, — сказал стольник Бутурлин, — и ему и говорить о том было непристойно, потому что всякий подданный повинен веру дати своему государю». [35] Он тут же, в церкви, объяснил Хмельницкому недопустимость такой присяги с точки зрения самодержавного принципа. Столь же категорический ответ был дан через несколько дней после присяги, когда войсковой писарь И. Выговский с полковниками явился к Бутурлину с требованием «дать им письмо за своими руками, чтобы вольностям и маятностям быть по-прежнему». При этом, послам было сказано, что если они «такова письма не дадут и стольником де и дворяном в городы ехать не для чево, для того что всем людем в городех будет сумление». [36] Это означало угрозу срыва кампании по приведению к присяге населения Малороссии. Послов пугали опасностью передвижения по стране, вследствие разгула татарских шаек. Послы не испугались и ни на какие домогательства не поддались, назвав их «непристойными». «Мы вам и преж сего сказывали, что царское величество вольностей у вас не отнимает и в городех у вас указал государь до своего государева указу быть попрежнему вашим урядником и судитца по своим правам и маетностей ваших отнять государь не велит». Бутурлин настаивал лишь на том, чтобы казаки, вместо требования гарантийного документа, обратились к царю с челобитьем. Просимые блага могут быть получены только путем пожалования со стороны монарха.
35
Статейный список посольства В. В. Бутурлина. См. «Воссоединение Украины с Россией. Документы и материалы», т. III. М. 1954. No. 205.
36
Там же.
Не будем здесь вдаваться в рассмотрение самостийнической легенды о так называемой «переяславской конституции», о «переяславском договоре»; она давно разоблачена. Всякого рода препирательства на этот счет могут сколько угодно тянуться в газетных статьях и в памфлетах — для науки этот вопрос ясен. Источники не сохранили ни малейшего указания на документ похожий хоть в какой-то степени на «договор». [37] В Переяславле в 1654 г, происходило не заключение трактата между двумя странами, а безоговорочная присяга малороссийского народа и казачества царю московскому, своему новому суверену.
37
Сюжет этот исчерпывающе освещен в работе В. А. Мякотина «Переяславский договор 1654 года». Прага, 1930.
Не обещавший ничего в момент принятия присяги, царь оказался потом необычайно щедрым и милостивым к своим новым подданным. Ни одна, почти, их просьба не осталась без удовлетворения. Сущей неправдой должно быть объявлено утверждение М. С. Грушевского, будто «далеко не все эти желания были приняты московским правительством». Москва дала уклончивый ответ только на просьбу о жаловании запорожскому войску. Бояре при этом ссылались на частный разговор Хмельницкого с Бутурлиным в Переяславле, в котором гетман сказал, что на жаловании не настаивает. Москва, однако, вовсе не отказалась платить казакам, она лишь хотела, чтобы жалованье шло из тех сумм, что будут собираться с Украины в царскую казну, и потому откладывала этот вопрос до упорядочения общих фискальных дел.
Городам, хлопотавшим перед царем об оставлении за ними Магдебургского права, оно было предоставлено, духовенство, просившее о земельных пожалованиях и о сохранении за собою прежних владений и прав, — получило их, остатки уцелевшей шляхты получили подтверждение своих старинных привилегий. Казачеству предоставлено было все, о чем оно «било челом». Реестр казачий сохранен и увеличен до небывалой цифры — 60 000 человек, весь старый уряд сохранен полностью, оставлено право выбирать себе старшину и гетмана, кого захотят, только с последующим доведением до сведения Москвы. Разрешено было принимать и иностранные посольства.
Царское правительство предоставило широкую возможность каждому из сословий ходатайствовать об установлении наилучших для себя условий и порядков. Такие ходатайства поступили от городов (через гетмана), от духовенства, от казачества. Только голос крестьянства — самого многочисленного, но, в то же время, самого темного и неорганизованного класса, не раздался ни разу и не был услышан в Москве.
Произошло это в значительной мере оттого, что казачество заслонило от нее крестьянство. Это было тем легче сделать, что само крестьянство ничего так не хотело, как называться казаками. Как до Хмельницкого, так и при нем, оно шло в казачьи бунты с единственной целью избавиться от панской неволи. Попасть в казачье сословие — значит стать свободным человеком. Оттого все сотни тысяч мужиков, поднявшихся в 1648–1649 г. г., так охотно именовали себя казаками, брили головы и надевали татарские шаровары, и оттого подняли они возмущенный вопль, когда узнали, что зборовский трактат возвращает их в прежнее мужицкое состояние, взявши в казачий парадиз всего 40 000 счастливцев. По донесениям московских пограничных воевод, расспрашивавших украинских беженцев, можно составить себе представление о необычайной давке, создавшейся вокруг реестрования. Каждый хотел попасть в список и ничего не жалел для этого. Гетман сделал из этого источник собственного обогащения, «имал с тех людей, которых писал в реестр, золотых червонных по 30-ти и по 40-ку и больше. Хто ково больше мог дать, того и в рейстр писал, для того, что никто в холопстве быть по прежнему не хотел». [38]
38
«Воссоединение Украины с Россией», т. III, No. 82.
Крестьяне, в момент присоединения к Москве, не выступили как сословие и не сформулировали своих пожеланий, потому что отождествили себя с казаками, наивно полагая, что этого достаточно, чтобы не числиться мужиками. Московскому же правительству трудно было разобраться в тогдашней обстановке.
Подводя итог челобитьям и выданным в ответ на них царским грамотам, исследователи приходят к заключению, что внутреннее устройство и социальные отношения на Украине после переяславского присоединения установились такие, каких хотели сами малороссы. Царское правительство формировало это устройство в соответствии с их просьбами и пожеланиями. Казаки хотели оставить все так, «как при королях польских было». Лично Б. Хмельницкий, в разговоре с Бутурлиным, выразил пожелание, чтобы, «кто в каком чину был по ся места и ныне бы государь пожаловал, велел быть по тому, чтоб шляхтич был шляхтичем, а казак казаком, а мещанин мещанином; а казаком бы не судитца у полковников и сотников». То же было выражено и письменно в челобитной царю: «права, уставы, привилеи и всякия свободы… елико кто имяше от веков от князей и панов благочестивых и от королей польских… изволь твое царское величество утвердить и своими грамотами государскими укрепити навеки». [39] В подтверждение этих своих пожеланий и челобитий, гетман прислал в Москву копии жалованных грамот польских королей. И эти грамоты, и собственные просьбы казаков выражали взгляд на них, как на сословие, а весь их «устрий» мыслился, как внутренняя сословная организация. Соответствующим образом и гетманская власть понималась, как власть военная, распространявшаяся только на войско запорожское, но не имевшая никакого касательства к другим сословиям и вовсе не призванная управлять целым краем.
39
Там же. No. 205, No. 243.
До 1648 года казачество было явлением посторонним для Украины, жило в «диком поле», на степной окраине, вся же остальная Малороссия управлялась польской администрацией. Но в дни восстания польская власть была изгнана, край оказался во власти анархии и для казаков появилась возможность насаждать в нем свои запорожские обычаи и свое господство. Картина их внедрения темна, как по недостатку источников, так и по неуловимости самого явления. За шесть ужасных лет, когда непрестанно горели села и города, татарские шайки охотились за людьми и тысячами уводили в Крым, когда гайдамаки с одной стороны, польские карательные отряды, с другой, превращали в пустыни целые местности, когда огромные территории переходили из рук в руки — трудно было установиться какой либо администрации. Историческое исследование до сих пор не касалось этого вопроса. Если искать в тогдашней Малороссии подобия управления, то это было, вернее всего, то, что принято называть «законами военного времени», т. е. воля начальника армии или воинского отряда, занимавшего ту или иную территорию.
В силу своего военного опыта и организованности, казаки завладели всеми важными постами в народном ополчении, придав ему свое запорожское устройство, подразделения, обозначения, свою субординацию. Потому казацкие чины — полковники, сотники — явились властью также для малороссийского населения тех мест, которые были заняты их отрядами. И над всеми стоял гетман войска запорожского с войсковой канцелярией, генеральным писарем, обозным, войсковым судьей и прочей запорожской старшиной. Выработанная и сложившаяся в степи для небольшой самоуправляющейся военно-разбойничьей общины, система эта переносилась теперь на огромную страну с трудовым оседлым населением, с городами, знавшими магдебургское право.