Происхождение всех вещей
Шрифт:
Луг этот не просто порос мхом — казалось, этот мох живет и дышит. Луг был не просто зеленым — это было настоящее буйство всех оттенков зелени. Зелень была такой яркой, что казалось, зеленый цвет вот-вот зазвучит, словно, заполнив собой зрительный мир без остатка, он решил переместиться в мир звуков. Мох лежал на лугу толстой дышащей шкурой, превращая камни в спящих мифических чудовищ. Когда Альма шагнула на луг, ей первым делом захотелось зажмуриться при виде этой красоты. У нее возникло чувство, что она видит что-то, на что нельзя смотреть без некоего религиозного посвящения. Ей казалось, что она не заслуживает такой красоты. Закрыв глаза, женщина расслабилась и позволила себе поверить, что ей все это привиделось. Но
— Амброуз всегда говорил, что вам здесь понравится, — сказал Завтра Утром.
Лишь тогда Альма беззвучно зарыдала; лицо ее исказила гримаса боли. Что-то внутри нее раскололось на мельчайшие части, и щепки вонзились в сердце и легкие. Женщина рухнула в объятия Завтра Утром, как солдат, получивший пулю, падает на руки товарища. Он не дал ей упасть. Не так много было людей на этом свете, кто смог бы уддержать Альму Уиттакер, но он был одним из них. Альму охватила дрожь, такая сильная, что ей казалось, будто она слышит стук своих костей, бьющихся друг о друга, ее рыдания не утихали. Она так сильно вцепилась в Завтра Утром, что, будь на его месте мужчина более тщедушный, она переломала бы ему ребра. Ей хотелось просочиться сквозь него и выйти с другой стороны, чтобы ничего не помнить, но еще лучше, если бы он поглотил ее, впитал в себя, стер.
Охваченная горем, Альма сперва не услышала и не почувствовала, но вскоре поняла, что Завтра Утром тоже плакал — только это были не глубокие прерывистые всхлипы, а тихие слезы. Они вместе стояли на этой сумрачной поляне, куда редко проникало солнце. Они оплакивали Амброуза.
Он больше не вернется.
Наконец Альма и Завтра Утром рухнули на землю, как срубленные деревья. Их одежда промокла, они дрожали от холода, избытка чувств и усталости. Без капли неловкости они сняли свою мокрую одежду. Это необходимо было сделать, иначе они умерли бы от холода. Они легли на мох и взглянули друг на друга. Это не были оценивающие взгляды. Тело Завтра Утром было красивым — однако это было очевидно, неудивительно, бесспорно и не имело никакого значения. Тело Альмы Уиттакер было некрасивым — но и это было очевидно, неудивительно, бесспорно и не имело никакого значения.
Она взяла его руку. Как дитя, положила его пальцы себе в рот. Он ей позволил. Он не отпрянул. Потом она взяла его член, который, как и у всех таитянских мальчиков, в детстве был обрезан акульим зубом. Она должна была ощутить это интимное прикосновение, ведь он был единственным человеком на этом свете, кто когда-либо касался Амброуза. Решительно Альма опустилась вниз, скользя по теплому большому телу Завтра Утром, и взяла в рот его член.
Это действие было единственным, что ей всегда хотелось сделать.
Она так многим пожертвовала и ни разу не пожаловалась — так можно же наконец ей получить хотя бы это? Хотя бы один раз? Она не хотела выходить замуж. Не хотела быть красивой, ловить на себе вожделенные взгляды мужчин. Ей не нужны были друзья и развлечения. Не нужны было поместье, библиотека, состояние. В мире было столько всего, что было ей не нужно. Ей даже не хотелось, чтобы наконец, в возрасте пятидесяти трех лет, когда она уже устала ждать, кто-то ступил на неисследованную территорию ее замшелой девственности. Но ей нужно было это, хотя бы на одно мгновение в жизни.
И Завтра Утром ей позволил. Он не колебался, но и не торопил ее. Он позволил ей изучить себя, позволил себе войти в ее рот настолько глубоко, как только возможно. Он позволил ей сосать себя так, будто она через него дышала — как будто она была под водой, и только он один мог обеспечить ей доступ к воздуху. Зарывшись коленями в мох, а лицом в его тайное гнездо, Альма почувствовала, как его член отяжелел у нее во рту, стал теплее и еще податливее.
Все было так, как она всегда себе представляла. Нет, все было ярче, чем она себе представляла. Потом он излил свое семя ей в рот, и она приняла его как подношение, предназначенное только для нее, как подаяние.
Она была благодарна.
После этого они больше не плакали.
Там, на высокой поляне из мха, они заночевали. Теперь, в темноте, было слишком опасно пускаться в обратный путь к заливу Матавай. Завтра Утром не боялся плыть в темноте, но спускаться во мраке вниз по отвесной скале вблизи водопада было небезопасно. Зная остров так, как знал он, он, должно быть, понимал, что им придется здесь заночевать. Эта мысль не вызвала у нее возражений.
Спать под открытым небом было не очень удобно, но они расположились, как могли. Вырыли небольшую ямку под костер, выложив ее камнями размером с бильярдный шар. Набрали сухого гибискуса, и Завтра Утром сумел развести огонь за считаные минуты. Альма собрала плоды хлебного дерева, завернула их в банановые листья и испекла на огне. Из стеблей горного плантана они сделали что-то вроде покрывала, разбив их камнями так, что получился мягкий материал, похожий на ткань. Спали рядом под плантановым покрывалом, свернувшись калачиком, как лисята, и тесно прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло. На поляне было сыро, но не слишком неудобно. Утром Альма проснулась и увидела, что сок стеблей плантана оставил на ее коже темно-синие пятна, на коже Завтра Утром они были не заметны: его кожа как будто впитала сок этого растения.
О вчерашних событиях казалось разумным не заговаривать. Альма и Завтра Утром молчали не потому, что им было стыдно, а скорее заботясь друг о друге. Кроме того, они очень устали. Одевшись, они позавтракали оставшимися плодами хлебного дерева, спустились вниз по водопаду, пробрались среди джунглей вниз по скале, снова вошли в пещеру, нашли каноэ — на высоком уступе оно осталось сухим — и пустились в обратный путь к заливу Матавай.
Через шесть часов, завидев впереди знакомый берег миссионерского поселка, Альма опустила руку на плечо Завтра Утром, и тот прекратил грести. Альме нужно было узнать еще одну вещь, и, поскольку она не была уверена, что они снова увидятся, она должна была спросить сейчас.
— Прости, — сказала она, — могу я задать последний вопрос?
Он уважительно склонил голову, слушая ее.
— Вот уже почти год портфель Амброуза, набитый твоими портретами, лежит в моей хижине на пляже. Его мог взять кто угодно. Кто угодно мог показать эти рисунки всему острову. Но ни один человек на это острове даже не прикоснулся к портфелю. Почему?
— О, на этот вопрос ответить легко, — безмятежно промолвил Завтра Утром. — Просто они меня до смерти боятся.
Потом он снова взял в руки весло, и они быстро добрались до берега. Они приплыли незадолго до вечерней проповеди. Местные жители встретили их тепло и радостно. Проповедь, которую Завтра Утром прочитал, была прекрасна.
И ни одна живая душа не посмела спросить, где они пропадали.
Глава двадцать шестая
Три дня спустя Завтра Утром покинул Таити и вернулся в свою миссию на Райатеа, к своей жене и детям. Эти дни Альма по большей части провела в одиночестве. Она подолгу сидела в своей хижине с Роджером, раздумывая над тем, что узнала. Ее одновременно переполняло и облегчение, и грусть: она избавилась от всех своих старых вопросов, но ответы легли на ее плечи тяжелым грузом.