Происхождение всех вещей
Шрифт:
Альма была не прочь усердно учиться. Но откровенно недолюбливала пятницы. Уроки рисования и танцев, занятия музыков — все это ее раздражало и отвлекало от истинных интересов. Она не была грациозной и не научилась танцевать. Не могла отличить одну известную картину от другой и не научилась рисовать лица так, чтобы персонажи ее картин не выглядели напуганными до смерти или мертвыми. Способностей к музыке у нее тоже не было, и, когда Альме исполнилось одиннадцать, ее отец выступил с жестким требованием, запретив ей мучить фортепьяно. А вот Пруденс во всех этих занятиях блистала. Она также прекрасно умела шить, с невероятным изяществом проводила чайную церемонию и обладала множеством других
Несмотря на это — а может, и из-за этого, — Альма испытывала истинное удовлетворение, предаваясь тем занятиям, в которых превосходила сестру. И наиболее заметным было ее превосходство за столом во время знаменитых ужинов Генри Уиттакера, в особенности в разгар обсуждения новых идей. С годами речь Альмы стала смелее, аргументы — более точными и убедительными. Но Пруденс так и не научилась уверенно чувствовать себя во время этих застолий. Она обычно сидела не открывая рта, являясь премилым, но бесполезным украшением вечера, способным всего лишь заполнить лишний стул в гостиной, и не несла никакой другой функции, кроме эстетической. В некоторой степени это делало Пруденс очень полезной. К примеру, ее можно было посадить с кем угодно рядом, и она не стала бы возражать. Нередки были случаи, когда бедняжку Пруденс нарочно сажали рядом с самыми занудными и глухими старыми профессорами, ходячими мавзолеями, имевшими привычку ковырять вилкой в зубах или засыпать между сменами блюд и тихонько храпеть, пока вокруг шли разгоряченные дебаты. Пруденс никогда не жаловалась и не просила предоставить ей более интересного собеседника. Ей словно было все равно, кто сидит с ней рядом; ее осанка и тщательно заученные манеры никогда не менялись.
Альма тем временем жадно бросалась обсуждать любые темы — от почвоведения до молекул, из которых состоит газ, и физиологии слез. Однажды в «Белые акры» наведался человек, только что вернувшийся из Персии, где в окрестностях древнего города Исфахана обнаружил образцы растения, из которого, по его мнению, можно было изготовить аммиачную камедь — древний и дорогостоящий ингредиент лекарственных снадобий, источник которого прежде был неизвестен западному миру, так как торговлю им контролировали местные бандиты. Молодой человек был подданным британской короны, но разочаровался в своем британском начальстве и желал поговорить с Генри Уиттакером по поводу финансирования своих незавершенных исследований. Генри и Альма, действуя и мысля как единый организм, что частенько случалось с ними за обеденным столом, набросились на юношу с расспросами с обеих сторон, как две овчарки, окружившие барашка.
— А какой климат в этом регионе Персии? — поинтересовался Генри.
— И какая там высота? — подхватила Альма.
— Вид этот произрастает на открытой равнине, сэр, — отвечал гость, — и столь богат камедью, что выделяет ее в огромных количествах…
— Да, да, да, — прервал его Генри. — Это вы так говорите, а мы, видимо, должны поверить вам на слово, ведь в подтверждение вы привезли нам камеди всего с наперсточек. Но скажите, однако, сколько вы уплатили персидским чиновникам? Взяток, я имею в виду, за привилегию бродить сколько угодно по их стране и вот так просто собирать камедь?
— Э-э… безусловно, сэр, они требуют определенную плату, но это малая цена за…
— Мы не платим дань, — отвечал Генри. — Мне все это не нравится. Зачем вы вообще стали рассказывать кому-то, чем занимаетесь?
— Как зачем, сэр? Нельзя же вывозить товар контрабандой!
— Да что вы? — Генри поднял бровь. — И почему же?
— А можно ли вырастить этот вид где-нибудь еще? — вмешалась Альма. — Видите ли, сэр, нам будет мало проку, если для сбора сырья придется каждый год снаряжать дорогостоящую экспедицию в Исфахан.
— Я еще не успел выяснить…
— Будет ли этот вид расти на Катхияваре? [15] — спросил Генри. — Вы знаете кого-нибудь на Катхияваре?
— Нет, сэр, я лишь…
— А может быть, на американском Юге? — встряла Альма. — Какое количество осадков необходимо?
— Как тебе хорошо известно, Альма, меня не интересуют предприятия по разведению чего-либо на американском Юге, — отрезал Генри.
— Но отец, говорят, что в Миссури…
— Признайся, Альма, ты всерьез думаешь, что этот бледный английский клоп не зачахнет в Миссури?
15
Полуостров в индийской провинции Гуджарат.
Бледный английский клоп, о котором, собственно, шла речь, заморгал и, кажется, утратил дар речи. Но Альма не унималась и продолжала расспрашивать гостя с нарастающим волнением:
— А как думаете, тот вид, о котором идет речь, не тот же, что описывает Дискорид в Materia Medica? Вот это было бы любопытно! У нас в библиотеке есть превосходное раннее издание Дискорида. Если хотите, после ужина я вам его покажу!
Тут в разговор наконец вмешалась Беатрикс Уиттакер и отчитала свою четырнадцатилетнюю дочь:
— Право, Альма, обязательно ли сообщать всему миру о каждой мысли, что придет тебе в голову? Почему бы не позволить нашему бедному гостю хотя бы попытаться ответить на один вопрос, прежде чем обрушить на него другой? Прошу, молодой человек, попытайтесь снова. Что вы хотели сказать?
Но тут опять заговорил Генри.
— Вы же даже черенков не привезли, да? — обрушился он на вконец растерявшегося юношу, который уже не знал, кому из Уиттакеров отвечать первым, и потому сделал грубейшую из ошибок — не ответил никому.
Последовало долгое молчание, в ходе которого к нему обратились все взгляды. Но молодой человек так и не сумел выдавить из себя ни единого слова.
Не вытерпев, Генри нарушил молчание, повернувшись к Альме и проговорив:
— А… забудь, Сливка. Этот меня не интересует. Совсем ничего не продумал. Нет, ты взгляни на него! Сидит здесь, ест мой ужин, пьет мой кларет и надеется разжиться моими деньгами!
И Альма послушалась и прекратила расспросы, не вдаваясь больше в подробности касательно аммиачной камеди, Дискорида и племенных обычаев Персии. Вместо этого она с улыбкой повернулась ко второму из присутствующих за столом джентльменов, не обратив внимания на то, что первый юноша при этом совсем с лица спал, и спросила:
— Сэр, судя по вашей великолепной диссертации, вы обнаружили довольно редкие окаменелости! У вас уже было время сравнить кости с современными образцами? Неужели, по-вашему, это зубы гиены? И вы до сих пор придерживаетесь мнения, что пещера была затоплена? Знакомы ли вы с недавней статьей мистера Уинстона, посвященной доисторическим потопам?
Тем временем Пруденс, на которую никто не обращал внимания, невозмутимо повернулась к пораженному молодому англичанину, что сидел рядом — тому самому, которому только что столь немилосердно заткнули рот, — и промолвила: