Произведение в алом
Шрифт:
– Этот раввин был как-то даже приглашен в Град, где на глазах самого императора заклинал тени мертвых, призрачной чередой шествовавшие пред изумленным взором знатных особ, почтивших своим вниманием сию диковинную церемонию, -
добавил Прокоп.
– Современные ученые, правда, утверждают, что он использовал при этом что-то вроде Laterna magica[48]...
– Ну разумеется, чем пошлее и нелепее все эти неуклюжие попытки наших ученых мужей во что бы то ни стало втиснуть в прокрустово ложе своей жалкой позитивистской науки все неведомое, тем большим успехом они неизменно пользуются у здравомыслящих обывателей! Еще бы, ведь их косное сознание превыше всего на свете ценит тот маленький, уютный
– весело подхватил Звак.
– Laterna magica! Как будто император Рудольф, который всю свою жизнь занимался герметическими науками, с первого же взгляда не разглядел бы шарлатанский кунштюк!
Мне, конечно, доподлинно не известно, на чем основывается легенда о Големе, однако я абсолютно уверен в одном: с этим городским кварталом тайными узами связано нечто неподвластное смерти - по крайней мере до тех пор, пока его сокровенная миссия не будет исполнена. Из поколения в поколение мои предки обитали здесь, в гетто, и, пожалуй, никто из ныне живущих не располагает такими давними, простирающимися в глубь веков сведениями о периодических появлениях Голема, как ваш покорный слуга!
Звак внезапно замолчал, и по лицу старика было видно, что его мысли обратились к временам давно прошедшим.
Вот сейчас, когда он сидел за столом, подперев рукой голову, его щеки, кажущиеся в тусклом свете лампы розовыми, почти юношескими, так резко контрастировали с седыми прядями волос, что я невольно сравнил черты старого кукольника с застывшими, маскообразными личинами его любимых марионеток. Странно, по до чего все же похож на них этот чудаковатый старик! То же самое выражение и те же самые черты лица!
Похоже, в этом мире и вправду есть вещи, которые не могут существовать порознь, в отрыве друг от друга, и, когда я представил себе на миг загадочный зигзаг в судьбе Звака, мне вдруг стало
не по себе при мысли, что такой человек, как он, получивший в отличие от своих предков вполне приличное образование и даже собиравшийся стать актером, внезапно все бросил и вернулся к обшарпанному вертепу с потрескавшимися от времени куклами, чтобы вновь бесприютным бродягой скитаться по грязным деревенским ярмаркам, подобно своим дедам и прадедам зарабатывая себе на жизнь неловкими и глуповатыми оплеухами, ходульными антраша и немудреными, но вулканическими страстями с их извечными фонтанами слез, разбитыми сердцами и океанами крови - словом, всем тем по-детски наивным сценическим хламом, который традиционно составляет основу простодушного, скроенного по одной мерке репертуара театра марионеток. Старик попросту не может без них, а они - без него: куклы живут его жизнью, ну а когда им приходится расставаться, они поселяются в его мыслях и до тех пор лишают своего несчастного хозяина покоя и сна, пока тот не возвращается к ним. Потому-то, наверное, старик и относится к деревянным человечкам с такой отеческой любовью и просиживает допоздна, выдумывая своим привередливым щеголям и кокеткам новые наряды, которые сам же и шьет из блестящей мишуры и сверкающих блесток.
– Звак, что же вы приумолкли? Мы все с таким интересом слушали вас...
– окликнул Прокоп старого кукольника и бросил в нашу с Фрисландером сторону многозначительный взгляд, чтобы мы поддержали его.
– Даже не знаю, с чего и начать...
– неуверенно пробормотал старик.
– История Голема запутана, как лабиринт. Вот и Пернат - знать-то он знает, как выглядит тот неизвестный, который принес ему книгу, а описать его внешность хоть убей не может. Примерно раз в тридцать три года в наших переулках повторяется одно событие, в общем-то, и нет в нем как будто ничего особенного, но какой-то иррациональный, не поддающийся объяснению ужас охватывает население гетто.
Вновь и вновь происходит одно и то же: некий никому не ведомый человек в ветхих
характерно мерной, странно спотыкающейся походкой - такое впечатление, будто он в любой миг готов рухнуть ничком на мостовую!
– и вдруг... вдруг бесследно исчезает, будто растворяется в воздухе. Обычно, перед тем как исчезнуть, он сворачивает за угол в один из переулков...
По другим свидетельствам, неизвестный в своем движении по гетто описывает правильную окружность и обязательно возвращается к тому пункту, с которого он начал свое «кругосветное путешествие», - древнему дому, находящемуся неподалеку от синагоги. Кое-кто из очевидцев клятвенно заявлял, что, заметив диковинного незнакомца - как правило, тот появлялся неожиданно, из-за угла, - принимался следить за ним, и что странно: хотя шел сей подозрительный субъект ему навстречу - это все свидетели утверждали в один голос!
– тем не менее фигура его по мере приближения становилась все меньше и меньше, как у того, кто удаляется, пока не исчезала вовсе...
Однако особенно глубокий след в умах здешних обывателей оставило явление призрачной персоны, случившееся шестьдесят шесть лет тому назад, - быть может, потому, что именно тогда терпение у горожан лопнуло и они облазили старинный дом на Альтшульгассе с подвала до крыши, самым тщательнейшим образом, дюйм за дюймом, обследовав его. Результат был плачевным: ничего. Тогда - как сейчас помню, хотя я в то время еще пешком под стол ходил, - всем жильцам велели вывесить в окнах белье, вот тут-то и установили, что в доме действительно имелась комната с одним-единственным зарешеченным окном. Ну а поскольку вход в нее обнаружить так и не удалось, то не придумали ничего лучше, как спустить с крыши веревку... Никогда не забуду: какой-то смельчак полез по ней вниз, чтобы, повиснув меж небом и землей, по крайней мере заглянуть в эту тайную камеру снаружи, однако едва он приблизился к зарешеченному окну, как веревка оборвалась и бедняга рухнул на булыжную мостовую, размозжив себе череп. Выждав некоторое время, когда страсти по поводу несчастного случая немного поулеглись, горожане решили вновь повторить попытку, но вот незадача - показания свидетелей относительно того, которое из окон вело в недоступную
камору, настолько расходились, что собравшиеся судили-рядили, спорили-спорили да в конце концов и переругались, на том все и кончилось...
Что же касается меня, то я впервые встретил Голема около тридцати трех лет назад. Мы с ним едва не столкнулись в одном из так называемых пассажей, которыми у нас высокопарно именовали крытые проходные дворы.
До сих пор не могу понять, что на меня тогда нашло. Эффект неожиданности? Да, конечно, нельзя же, в самом деле, все время, изо дня в день ходить в ожидании встречи с Големом! Однако очень хорошо помню, что за секунду до того, как я его увидел, во мне что-то пронзительно вскрикнуло: Голем! И в тот же миг кто-то большой и неуклюжий спотыкающейся, косолапой походкой вышел из сумрака грязного вестибюля... дальше какой-то провал - и... и удаляющийся звук тяжелых, мерных шагов... Потом... потом разом нахлынула толпа - сплошь бледные возбужденные лица, - и на меня обрушился град вопросов: видел ли я е го ?..
И только после того, как я ответил, до меня наконец дошло, что язык мой был словно парализован какой-то невесть откуда взявшейся судорогой и что еще несколько мгновений назад я, сам не осознавая этого, пребывал в состоянии полнейшей каталепсии...
К своему немалому удивлению, я обнаружил, что могу передвигаться без посторонней помощи, но только когда мои одеревенелые ноги с трудом сделали первый шаг, мне стало ясно: на какой-то краткий миг - пусть даже это продолжалось не дольше удара сердца - мое тело, сознание, воля были скованы чем-то вроде столбняка.