Произведение в алом
Шрифт:
– Пожалуйста, я прошу вас от всего сердца, забудьте... ну хотя бы на то время, пока мы здесь... забудьте о той двусмысленной ситуации, в которой вы видели меня тогда...
– задыхаясь от волнения, говорила она, - я... я даже не знаю, как вы относитесь к таким... таким вещам...
– Я дожил до седых волос, однако никогда в жизни не считал себя вправе судить окружающих...
– вот то единственное, что я сумел выдавить из себя.
– Благодарю вас, мастер Пернат, - сказала она тепло и просто.
– А теперь наберитесь терпения и выслушайте меня: быть может, вы все же сумеете помочь мне в моем отчаянном положении или по крайней мере дадите какой-нибудь дельный совет...
– Голос дамы задрожал, и я понял, что ее устами глаголет панический
– Тогда... в студии... мне вдруг с кошмарной очевидностью стало ясно, что этот ужасный монстр преследует меня, питая на мой счет какие-то чудовищные подозрения... Еще за несколько месяцев до этого инцидента в студии мне бросилось в глаза, что, куда бы я ни пошла - одна, или в сопровождении моего мужа, или... или с доктором Савиоли, - всегда где-нибудь поблизости возникал этот жуткий старьевщик с физиономией патологического убийцы. Во сне и наяву меня преследовали его остекленевшие, коварно косящие мне вслед глаза. Ни словом ни делом
не намекнул он на то, что у него на уме, однако тем мучительнее душит меня по ночам кошмар... Я почти вижу, как этот отвратительный монстр с заячьей губой затягивает удавку у меня на шее!
Поначалу доктор Савиоли старался меня успокоить: ну что тебе может сделать какой-то жалкий старьевщик вроде этого Аарона Вассертрума, в худшем случае речь идет о каком-нибудь мелком вымогательстве, - но... но всякий раз, когда он произносил имя «Вассертрум», губы его становились белыми. Вот тогда-то и закралось в мою душу страшное подозрение, что доктор Савиоли, не желая меня пугать, что-то скрывает, что-то ужасное - то, что может стоить жизни кому-нибудь из нас двоих, ему или мне.
Ну а потом я узнала, что он так старательно пытался от меня утаить: уже много раз старьевщик проникал в его квартиру по ночам и вел с ним какие-то разговоры!.. Чего этот убийца от него хотел? Почему доктор Савиоли не может избавиться от этого чудовища? Я знаю, чувствую каждой своей клеточкой: нечто приближается - медленно, неумолимо, подобно гигантскому удаву, оно обвивает нас своими страшными кольцами... Нет, нет, так дальше невозможно... я не могу больше спокойно смотреть в ледяные змеиные глаза... Необходимо что-то предпринять... немедленно, срочно, прежде чем это жуткое пресмыкающееся окончательно парализует меня своим мертвенным взглядом... Мне кажется, еще немного, и... и я... сойду с ума...
Стараясь отвлечь свою бледную как полотно собеседницу от мрачных мыслей, я принялся что-то говорить, однако она не дослушала меня до конца:
– Времени уже не осталось, в последние дни навязчивый кошмар стал с катастрофической быстротой обретать все более явные формы. Доктор Савиоли внезапно заболел - я даже не могу с ним переговорить, ведь навещать мне его нельзя, иначе наши отношения получат нежелательную огласку; единственное, что мне удалось узнать, - он лежит в нервной горячке, а в бреду ему постоянно мерещится преследующий его монстр с заячьей губой!..
Я знаю, сколь мужественен доктор Савиоли, тем ужаснее - нет, вы только представьте себе это!
– видеть этого сильного человека сломленным, обреченно опустившим руки перед неотвратимо надвигающимся фатумом в образе Аарона Вассертрума, которого я сама пока еще воспринимаю как чудовищную, холодную и склизкую рептилию...
Может показаться, что я праздную труса, в самом деле, почему бы мне не послать все к черту - все: богатство, честь, репутацию и прочие дорогие сердцу обывателя ценности!
– и открыто не признать свою любовь к доктору Савиоли, если уж я так сильно его люблю, но... но...
– и тут дама почти закричала, а слова ее многократным эхом разнеслись по сумрачным галереям собора,-я не могу!.. Мое дитя... мой любимый белокурый мальчик! Я не могу... не могу... не могу бросить мое дитя на произвол судьбы! Это выше моих сил! Или вы думаете, мой муж позволит мне увезти его с собой?! Вот... вот... возьмите, мастер Пернат, - не помня себя от отчаяния, дама ткнула мне в руки свою сумочку, доверху наполненную
После долгих и безуспешных попыток привести в чувство находящуюся на грани истерики женщину мне наконец удалось успокоить ее настолько, что она позволила усадить себя на скамью. Стараясь закрепить успех и направить ее мысли в другое, более оптимистичное русло, я говорил и говорил - все, что приходило мне в голову. Шальные мысли проносились в сознании с такой быстротой, что я сам едва понимал те путаные, бессвязные речи, которые срывались с моих губ... Какие-то фантастические идеи, едва успев родиться, тут же лопались как мыльные пузыри.
Инстинктивно пытаясь найти хоть какую-то точку опоры, я бессознательно остановил свой взгляд на раскрашенной скульптуре монаха, стоявшей в полумраке стенной ниши.
Продолжая нести свой бессмысленный вздор, я не сводил глаз со статуи, которая мало-помалу стала обретать какую-то призрачную жизнь, - в суровых чертах аскетического монашеского лика уже угадывалось крайне изможденное юношеское лицо со впалыми щеками, на которых пышным цветом пылал зловещий румянец чахотки, а ряса превращалась в тонкое, донельзя изношенное летнее пальто с поднятым воротником...
Еще не успев как следует осмыслить происшедшую метаморфозу, я пригляделся внимательнее: в нише вновь стоял монах... И в каждом моем нерве болезненно отдавался тревожный набат лихорадочно колотившегося пульса...
Бедная, надломленная горем женщина, склонив голову ко мне на руку, тихонько плакала. Кризис явно миновал, моя собеседница постепенно приходила в себя...
И понял я, что чудесная сила, обретенная мной во время чтения письма, перешла к его анонимному автору, но «жертва» моя была немедленно восполнена сторицей - все мое существо, казалось, лучилось животворной энергией; никогда раньше не знал я столь великой радости, как сейчас, при виде этой несчастной, которая у меня на глазах возвращалась к жизни...
– Мне бы все же хотелось объяснить, почему я обратилась за помощью именно к вам, мастер Пернат, - еле слышно прошептала дама после долгого молчания.
– Помните те несколько слов, которые вы мне когда-то, много-много лет назад, сказали и... и которые все эти долгие годы я бережно хранила в памяти?..
Кровь застыла у меня жилах... «Когда-то, много-много лет назад»?.. Что-то во мне оборвалось, и я полетел в разверзнувшуюся под ногами бездну...
– Вы тогда прощались со мной... уже не помню, что вас заставило покинуть отчий дом, ведь я была еще совсем дитя... и вы вдруг произнесли так тихо, проникновенно и... и печально, что у меня даже слезы навернулись на глаза: «Дай бог, чтобы этого ни когда не случилось, но... но, если это все же когда-нибудь произойдет и вы окажетесь в безвыходном положении, вспомните обо мне... Кто знает, быть может, Господь даст мне силы и именно я окажусь тем единственным человеком, который сможет вам
помочь». Помните, я еще отвернулась и, не зная, как еще скрыть от вас мои детские слезы, поспешно и неловко обронила свой мяч в мраморный бассейн фонтана... О, если бы вы знали, как хотелось мне тогда подарить вам алое коралловое сердечко, которое на шелковой ленточке висело у меня на шее, но... но я постеснялась - боялась показаться смешной...
Ослепительная вспышка... Воспоминание!..
И вновь призрачные персты каталепсии подбираются к моему горлу. Мерцающий мираж, подобно печальному привету с забытой, давно утраченной родины, с пугающей очевидностью встает у меня пред глазами: маленькая девочка в белом платье играла в мяч под сенью огромных древних вязов дворцового парка... Ясно и отчетливо вижу я это... Ожог... ожог воспоминания, от которого темнеет в глазах...