Произведения, 1856—1859
Шрифт:
Такъ говорилъ молодой тайный сов тникъ — значительное лицо Петербурга, обращаясь къ Генералъ-адъютанту, сид вшему у него въ кабинет .
— А вотъ и Зина. Ты меня извини. Мы должны быть у Елены Павловны нынче. А мы говорили о твоемъ cousin Иларіон ... — обратился онъ къ жен , которая въ томъ незам тно изящномъ убор , котораго тайна изв стна только высшему св ту, тихо вошла въ комнату.
— Ежели вы его не вытащите изъ его берлоги, — сказалъ Г[енералъ]-А[дъютантъ], обращаясь къ жен пріятеля, — никто этаго не сд лаетъ.
— Да, очень жалко его, — сказала она.
И вс трое вышли.
Князь Иларіонъ Васильичъ былъ старый, скор е стар ющій холостякъ. Блаженъ кто..... и постепенно жизни холодъ съ годами вытерп ть ум лъ!..
Кто изъ людей, дожившій
————
* IV.
ЗАПИСКИ МУЖА.
Вотъ я опять одинъ и одинъ тамъ, гд я былъ и молодъ и дитя, и гд я былъ глупъ и гадокъ, и хорошъ и несчастливъ, и гд я былъ счастливъ, гд я жилъ, истинно жилъ разъ въ жизни въ продолженіи 20-ти дней. И эти [20] дней какъ солнце одни горятъ передо мной и жгутъ еще мое себялюбивое подлое сердце огнемъ воспоминаній. Теперь Богъ знаетъ что я такое, и что я д лаю, и зач мъ все тоже вокругъ меня, и время все также б житъ около меня, не унося меня съ собой, не двигая даже. Оно б житъ, а ястою — и не стою, а подло, л ниво, безц льно валяюсь посреди все той же вн шней жизни, безъ силъ, безъ надеждъ, безъ желаній, съ однимъ ужаснымъ знаніемъ — съ знаніемъ себя, своей слабости, изтасканности и неизц лимой холодности. Я себ не милъ нисколько, ни съ какой стороны, не дорогъ я, и я не ненавистенъ себ , я хуже всего этаго, я неинтересенъ для себя, я скученъ, я впередъ знаю все, что я сд лаю, и все, что я сд лаю, будетъ пошло, старо, невесело. Пробовалъ я и вырваться изъ этаго стараго, пыльнаго, затхлаго, гніющаго, заколдованнаго круга себя, въ которомъ мн 174 суждено верт ться, но все, чтобы я не сд лалъ самаго необычайнаго, все это тотчасъ же получало мойсобственный исключительный цв тъ, образъ и запахъ. Только я могъ это и такъ сд лать. Все тоже, все тоже. Ежели бы я застр лился или пов сился, о чемъ я думаю иногда также здраво, какъ о томъ, не по хать ли въ городъ, и это бы я сд лалъ не такъ, какъ солдатъ, пов сившійся прошлаго года въ замк , 175 а только такъ, какъ мн свойственно, — старо, пошло, затхло и невесело. —
Н тъ, не уйти отъ себя и отъ своего прошедшаго!
Не для челов ка свобода. Каждая секунда, которую я проживаю, противъ воли проживаю, заковываетъ будущее. А ужъ остается меньше жизни впереди, ч мъ сзади. Все будущее не мое уже. Так склонись, покорствуй и неси ц пи, которыя ты самъ сковалъ себ . Да, легко сказать, а ежели бы у меня оставалось только два мгновенія жизни, я бы и ихъ употребилъ на то, чтобы мучительно биться съ этимъ прошедшимъ, и пытался бы вырваться на св тъ и свободу и хоть разъ свободно и независимо дыхнуть чистымъ воздухомъ и взглянуть на неомраченный, не сжатый, неоклеветанный, а великой, ясной и прелестной міръ Божій. —
Правда, я не им ю еще права жаловаться и плакать, у меня были 176 дв нед ли свободы, и теперь бываютъ при воспоминаніи о моей жизни минуты восторга, когда я свободенъ, другіе не выходятъ изъ в чнаго рабства. —
Жизнь моя отжита, ежели то жизнь, т 33 года, которые я былъ, мн д лать нечего; я нав ки закованъ въ мір д йствительномъ; остается одинъ міръ моральной, въ которомъ я могу быть свободенъ. Хочу, пользуясь т ми минутами восторга, въ которыхъ я свободенъ, разсказывать исторію моей жизнии т событія, самыя простыя и обыкновенныя событія, которыя довели меня до моего настоящаго положенія. —
Съ т хъ поръ, какъ себя помню, какіе были мои первые идеалы? Чего я желалъ? Ч мъ я гордился? Богатство и власть были мои идеалы, ихъ я желалъ и ими гордился. Помню, мн было 3 года, отецъ отдавалъ приказанья въ кабинет , въ то время какъ вс мы, мать, тетка я и сестра, сид ли за чаемъ въ гостинной.
————
* V.
[ОТРЫВОК БЕЗ ЗАГЛАВИЯ.]
Онъ не могъ ни у хать, ни оставаться. У хать не могъ, потому что денегъ не было и потому что безъ вечеровъ у Пушковыхъ ему не представлялась возможность жить. А каждый вечеръ онъ выходилъ отъ нихъ съ чувствомъ сосущей тоски и говорилъ себ : выжатъ, выжатъ апельсинъ. Тотъ самый апельсинатъ, который она ла при немъ. А оставаться не могъ, потому что столько было насплетничано и пересплетничано вокругъ него съ нею, и между имъ и ею были такія отношенія, которыя можно было только чувствовать, но не понимать. Она ли отказала ему, онъ ли ей? — Кто кого обманулъ 177 и неудовлетворилъ, не довелъ своихъ отношеній 178 до сознанія? Вообще между ними говорилось и думалось тонко, очень тонко, изящно. Грубыя слова: влюбленъ, хочетъ жениться или выйти замужъ, обманулъ, сд лалъ предложенье и т. п., нетолько слова, но и понятія недопускались. Оно было тонко, но зато ужасно неясно. Пріятно ли было или н тъ, это ихъ д ло. Должно быть, что пріятно, иначе они бы такъ не вели себя. —
** VI.
СКАЗКА О ТОМЪ, КАКЪ ДРУГАЯ ДЕВОЧКА ВАРИНЬКА СКОРО ВЫРОСЛА БОЛЬШАЯ.
(Посвящается Вариньк.)
— Что это въ самомъ д л мы совс мъ забыли д тей, — сказала мать посл об да. — Вотъ и праздники прошли, а мы ни разу не свозили ихъ въ театръ. — Принесите афишу — н тъ ли нынче чего-нибудь хорошенького для нихъ. —
Варинька, Николинька и Лизанька играли въ это время въ сирену, они вс три сид ли на одномъ кресл : подъ водой хали на лодк къ фе ; и ихъ было въ игр будто-бы 6 челов къ: мать, отецъ, Евгеній, 179 Этіенъ, Саша и Милашка. Лизанька была Милашка и сейчасъ сбиралась быть феей, чтобы принимать гостей; но вм ст слушала, что говорили большіе.
— Варинька! въ театръ, насъ... — сказала она и опять принялась за свое д ло: дуть и махать руками, что значило, что они дутъ подъ водой.
— Мамаша? — спросилъ Николинька.
— Да, — сказала Варинька.
И игра пошла плохо, очень долго не до зжали до феи, д ти все слушали, какъ мамаша сов щалась съ дядей, куда хать? Въ циркъ, или въ Большой театръ, въ «Наяду и Рыбакъ». —
— Идите од вайтесь! — сказала мамаша.
Сирена вдругъ разстроилась, ни лодки, ни воды, ни милашки, ничего больше не было. —
— Мы, мамаша? — спросила старшая, Варинька, хотя и знала, что од ваться сказано имъ.
Николинька и Лизанька, молча глядя на мамашу, ожидали подтвержденья.
— Идите, идите скор й наверхъ!
И топая ногами, съ пискомъ и крикомъ, толкая другъ друга, полет ли д ти.
Черезъ полчаса они потихоньку, боясь запачкать и смять платья, ленты и рубашки, съ умытыми лицами и руками сошли въ гостиную. Они вс были славныя д ти, особенно д вочки въ кисейныхъ платьяхъ съ розовыми лентами, а мальчикъ въ канаусовой сизой [?] рубашк съ золотымъ поясомъ, котораго ему самому очень мало было видно.
— Неужели я такая же хорошенькая, какъ и Лизанька? — думала Варинька и, чтобы ув риться въ этомъ, прошлась, шаркая, мимо зеркала 180 и какъ будто мимоходомъ заглянула на себя подъ столъ въ зеркало. Въ зеркал бокомъ стояла хорошенькая д вочка.
— Лизанька! посмотри, у тебя коки все не пригладились, — сказала она, и Лизанька подошла и посмотр ла на себя.
Коковъ не было видно. Это только подшучивала Варинька. Николинька тоже подошелъ и посмотр лъ на свой золотой поясъ: