Проклят тобою
Шрифт:
Но Ландар прекращает сладкую пытку, смотрит внимательно и ждёт ответа.
— А разве сама горошина не могла вернуть?.. Как… закинула… сюда…
Трудно говорить, когда горячие ладони и губы исследуют каждый уголок твоего тела, когда платье становится вдруг тяжёлым и жарким, когда воздух вокруг раскаляется и каждый вздох будто сушит тебя изнутри…
— Здесь горошина действует немного по-другому. Тем более, когда уйти хочет группа, а не один человек. С тобой одной могла бы и горошина сработать. Но… Ведь
Он отрывается, оставляя меня разомлевшей, бесстыдно расставившей ноги и неудовлетворённой. Отстраняется, встаёт и наливает себе вина… Один, второй, третий бокал, пьёт жадно.
Я хнычу и, кажется, ненавижу его. За то, что теперь нужно собирать мысли в кучу и приводить себя в порядок. За внезапный холод, который кусает разгорячённое тело.
Ландар не смотрит на меня, уставляется в камин. Внезапно ломает зажатый в руке бокал, но не обращает внимания на кровь, что течёт по его тонким пальцам и марает белый ковёр у ног.
Он произносит глухо:
— Я дал распоряжение отвести их к пирамиде, этого твоего Кира и его принцесску. Думаю, их доставили туда в тот момент, когда мы ушли. Дело за малым — отправить к пирамиде тебя. Ведь сами они не смогут уйти. Решай.
— А ты?
Я подхожу сзади, обнимаю за пояс, утыкаюсь щекой ему в спину.
Он накрывает мои ладони своими и горько хмыкает:
— А что я? Я не могу удерживать тебя в мире, чужом тебе по рождению. Где всё для тебя выглядит как дурной сон, фантасмагория. Так и свихнуться можно, рано или поздно. Нет, я конечно буду любить тебя и чокнутой, но… Разве ты заслуживаешь такой судьбы?
Он поворачивается, обнимает меня, прижимает к себе и тяжко вздыхает.
— Ты — мой мир, и плох бы я был, как правитель, если бы позволил миру погибнуть, исчезнуть, затеряться во мгле. Тебе надо туда, к ним, к солнцу. Тебе не место в мрачных замках за терновой стеной.
— Ландар…я…
— Молчи! — властно требует он. — Я уже всё решил. Возвращайся с ними…моя радость, моя жизнь, моё проклятье…
Наклоняется, целует меня, как в последний раз, затем отталкивает и поспешно уходит из комнаты.
Так быстро, как тает видение, как, тронутая солнечными лучами, отступает ночная тьма.
Я остаюсь одна в эпицентре холода.
Ландар, предатель…
В голове — саундтреком — унылое пение тэнг-драма.
Обнимаю себя за плечи, не вытираю слёзы. Не сразу соображаю, что кто-то трогает меня за плечо и робко окликает:
— Ваше величество, ваше величество…
Хмыкаю: какое из меня величество? Нечего со свиным рылом в калашный ряд!
Всё-таки соизволяю обратить внимание на человека, который суетливо куда-то меня зовёт. В замке полно слуг и разных придворных должностей. Я так и не запомнила их все, как и вилки, которые здесь приносят во время обеда.
Дрянная
Не помню имени придворного, не знаю его обязанностей, поэтому говорю просто, без чинов и имён:
— Веди!
И иду за ним всё по тому же лабиринту коридоров — брошенной, ненужной, соломенной вдовой…
Мне как-то всё равно теперь. У меня вынули душу, мне показали: тебе здесь не место…
Ну что ж, я понятливая…
К пирамиде надо прийти сознательно…
Ну вот я и иду.
Неподалёку от объекта слуга раскланивается. И, сообщив, что дальше ему нельзя, оставляет меня.
Возле пирамиды уже топчется Кирилл. Он обнимает за плечи худенькую, маленькую и очень хорошенькую девчонку, которая рядом с ним кажется вообще крохой. На вид ей не больше шестнадцати. Но я искренне надеюсь, что по факту она старше.
— Это моя Дор. Можно Дорри или Дора, в общем, Долорес, — представляет девушку Кир.
Я киваю на автомате. Хотя мечтала её увидеть с того момента, как мой почти-брат рассказал о ней.
На самом деле она похожа на Белоснежку. Тёмные волосы и тёмные глаза, бледная, будто фарфоровая кожа, алые губы. Ну конечно, она в отличие от меня настоящая сказочная принцесса, ей положено быть идеальной.
Девушка недовольно кривится и протягивает мне тонкую, чуть ли не прозрачную ладошку.
— На самом деле я Депра, — уныло произносит она, — а Долорес придумала фея.
— Та самая фея? — спрашиваю.
Долорес-Депра кивает:
— Ага, похоже, та самая.
Я рада, что мы понимаем друг друга. По-хорошему, будучи нормальной подругой и переживай за Кира, я должна была бы сейчас оттащить её в сторону и поговорить с ней, как женщина с женщиной. Мол, любишь ли ты Кирилла, готова ли за ним хоть на край света…
Я вот готова, только тому, за кем готова, не нужна…
Из-за этого мне трудно дышать.
И всё равно.
В конце концов, Кир мне с Ландаром совсем не помог. Почему я должна заботиться о нём? Уже большой мальчик, справится.
— Не будем тянуть, — решительно заявляю я. — Давайте горошину и идём домой.
Кир и Депра переглядываются, видимо, эта малявка не доверяет мне, что не может не раздражать.
— Давайте уже, — тороплю. — Никуда я не денусь, вы же первыми уйдёте.
Депра, густо краснея, вытаскивает из лифа горошину. Со вздохом передаёт мне.
— Так лучше, — соглашается. — Она мне столько неудобств доставляла. Наверное, теперь всё тело в синяках.
Как Кир собирается с ней жить в России двадцать первого века? Там же, как говорилось в одном фильме: «…патроны заканчиваются». Ладно, не моё дело.
Я вставляю горошину в отверстие пирамиды и упираюсь ладонями по обе стороны от него. Кристалл вибрирует, светится так, что приходится зажмуриваться.