Проклятая вечность
Шрифт:
– Мама? – тихо шепнула я. Мама нагнулась, заглянула под плиту, темное лицо, не разглядеть – свет в спину бьет, но видно – это мама это, и если бы она сейчас сказала ласково: «Линда, косичка, ты чего туда залезла?» или строго «А ну вылазь!»… Но мама молчала, молчала и смотрела, и глаза ее, черные, без белков, смотрели неотрывно, не моргая, страшно.
– Мама… – мне было страшно, – мама…
Рука, как молния – скорая, мгновенная, с силой, до боли, схватила за плечо, рывком на себя, я выгнулась, уперлась как могла, руками в землю, спиной в плиту, колени под себя и изо рта только: «Мама! Мама! Мама! Мамочка…». Трещало платье, ногти остро вонзились в кожу, больно, я отворачивалась, не смотрела, страшно, страшно, хотелось выть от ужаса, но сил не было. Близко… Совсем… Подняла голову, посмотрела – мамино лицо, прямо передо мной, чернота в глазах, губы жестко поджаты – мама, но на маму не похожа. Из последних сил, лицо в лицо шепотом:
– Мама, отпусти…
* * *
Рывок! Болью, огненными клещами охватило голову, на мгновение в глазах потемнело, я качнулся, едва не упав, едва не выронив девочку из рук. А еще через мгновение, зрение прояснилось, и я увидел склонившегося надо мной Егора, крепкого, широкого в кости мужика одетого в грязный камуфляж. Я его не видел девять лет и одно мгновение: девять лет жизни девочки, и одно мгновение настоящего, живого времени.
– Как она? – Егор осторожно принял из моих рук худенькое, изможденное тельце в изодранном сарафанчике.
– Нормально, – я обессилено бухнулся задницей в пожелтевшую осеннюю траву, – жить будет.
Растянулся, прикрыл глаза рукой – минуту, мне нужна хотя бы минута – отдохнуть, отдышаться, успокоиться. Вот и еще одна жизнь, маленькая, коротенькая, всего лишь девять с копейками лет – но жизнь, и она во мне, там же где и другие, где жизнь Егора этого, крепыша Андрюхи, неслышного поджарого Тима, и других – всех тех, что остались позади, в поселениях. Все эти жизни во мне, в Адаме.
– Ты как? – Тим, конечно же Тим. Ни с кем он не общается, на привалах всегда в стороне сидит, в даль смотрит, острое, словно вырезанное из камня, лицо недвижно, глаза застывшие – смотрит. Я знаю, он был снайпером: был снайпером и там, где велись маленькие войны, и здесь, где он вычищал неугодных государству, неподходящих по политическим взглядам, идеям, делам…
– Нормально, – я убрал руку от лица, голова уже не болела, – сейчас уже…
Сел, головокружение едва чувствовалось.
– Сколько меня не было? – спросил, заранее зная ответ и заранее в него не веря.
– Секунду, – Тим пожал костлявыми плечами, – от силы – две.
– Как всегда, – я покивал, – как всегда.
Для них момент перерождения девочки из дикого боевого зомбера в человека составлял именно столько – секунду, две, а для меня – это была вся жизнь девочки. И еще хорошо, что девочки – тяжело помогать зрелым людям, невероятно сложно помогать старикам. Прожить жизнь спасенного, пройти через все, через каждую секунду его жизни до самого конца, до превращения в зомбера, а потом вывалиться сюда, в эту настоящую жизнь и убеждать себя в том, что это и есть настоящий мир, и настоящая жизнь…
Я поднялся, огляделся по сторонам. Мои собственные воспоминания возвращались медленно, неспешно, и вот уже девять лет жизни девочки становятся воспоминаниями, полузабытыми, подтертыми, будто когда-то читал я книгу про эту девочку Линду. Вспомнил куда мы шли, вспомнил зачем, вспомнил где мы сейчас.
Мы шли в город, мы шли, чтобы хоть что-то узнать, докопаться до причин происходящего.
– Девочка из ближних.
– Из ближних, – повторил Андрей, усевшийся в траве, и умолк. Он многословием никогда не отличался.
– Значит не далеко осталось! – обрадовался Егор, широко улыбнувшись, обернулся ко мне.
– Не далеко… – я приложил руку ко лбу, всмотрелся в далекий темный силуэт города. Это спорный вопрос, далеко или не очень. Ни в одной из жизней, что была во мне, я пока не увидел хоть какого-то намека на абсолютную близость к эпицентру появления боевых зомберов. Некоторых, я помнил из их жизней, успевали предупредить по телефону, некоторых предупреждали те, кому удалось убежать от зомберов, было несколько человек, что узнали о опасности из новостей, но тех кто лично видел первых зомберов или, того лучше, их появление, не было.
– Она из какого района? – спросил Тим не оборачиваясь.
– С Ленинского шоссе, там где мебельная фабрика.
– Помню, – Тим кивнул, – левее надо брать.
– Нет, Тим, ты подожди, – вступил Егор, – мебелка, она нам ни к черту! Адам, ну ты скажи, зачем нам мебелка? Надо напрямую, к институту, к институту вернее будет, скажи, Адам.
Я посмотрел на простоватое, широкое лицо Егора, оглянулся на Тима.
– Левее возьмем, между надо идти. Но это пока. Там, у Линды, не сразу началось. Сначала авария была, а потом уже понеслось. И люди орать почти сразу начали – зомберы не местные были, не знакомые. Хотя… – махнул рукой, – кто знает…
– Девчонку куда? – Тим едва заметно мотнул головой в стороны Линды, – Бросим?
– Тим! – Егор соскочил, – Ты…
– С нами пойдет. Еще людей поднаберем, во второе поселение отправим.
– Девчонка, – Тим недовольно сплюнул, – хлопотно.
– А что делать? – я пожал плечами, оглянулся на Егора, а тот, дурень, улыбался блаженно. Что с него взять: хоть и ВДВешник, а душой – дите малое, помню, как он в армии свой кругляк масла не доедал, котенку носил. – Время сколько?
– Два доходит, – ответил Андрей.
– Тим, что скажешь?
Номинально в группе старшим был я, но фактически руководил Тим. Город и пригород он знал как свои пять пальцев и никто лучше него не смог бы найти безопасное место для ночлега.
Тим все таки отвернулся от далекого города, оценивающе посмотрел на бревенчатую хибару в которой пряталась Линда еще будучи боевым зомбером, похлопал по цевью винтореза.
– Дальше идем, там заправка будет кирпичная, с решетками, с железной дверью.
– Идем, – я кивнул, бросил, не оглядываясь, Егору, – девчонку ты несешь.
Егор вздохнул, но спорить не стал. Мы пошли вперед по растрескавшейся асфальтовой дороге. Впереди, над черным серпантином, дрожало жаркое марево – припекало.
Когда все это началось – не знаю и даже не подозреваю. Видел, да, много раз уже видел в чужих воспоминаниях, но сам ничего не помню. Просто однажды, шестого, а может и пятого мая, в первые теплые дни лета, выплеснулись на улицы толпы боевых зомберов, только тогда их не так называли. Проще было: мертвяки, зомби, упыри, жмуры. А боевые зомберы – это придумал один сухонький старикашка – профессор, Игорь Викторович, я его возродил еще в самом начале, когда первое поселение только-только формировалось.