Проклятая вечность
Шрифт:
– Спасибо, дядя Андрей, – она зашуршала фантиком.
– Не за что, не за что, малая, – Андрей улыбался широко и искренне. Детей он тоже любил, и даже сын у него был, с матерью живет рядом с Сочи. Хороший паренек, глазастый, и уши врастопырку.
Вода в котелке пошла пузырями, Андрей засуетился, достал кисет, в котором держал индийский чай, от души сыпанул в воду. Сквозь запах разложения потянуло жарким ароматом чая – крепким, ядреным до черноты.
Егор выставил рядом с огоньком несколько банок, умеючи, армейским ножом, стал вскрывать.
– Адам, у тебя там в складном, вилка есть? – спросил Тим.
– Да. – я сунул руку в нагрудный карман, там у меня лежал настоящий швейцарский складной нож.
– Девчонке дай, – Тим держал дистанцию. Линду он ни разу по имени не назвал, да и не смотрел на нее без надобности.
Я кивнул, выдвинул из ножа маленькую, неудобную вилку, дал Линде, та сказала тихо «спасибо».
– Лидусь, ты не тушуйся, во, держи, – Егор пихнул ей открытую банку в руки, – прости, хлеба нет, но и так не плохо. Кушай рыбку.
– Спасибо, – сказала Линда и ему.
– Завтра в город войдем, – Тим устроился у огонька поудобнее, положил винторез на ноги. Я подумал, и вспомнил, что ни разу, с тех пор, как мы пошли к городу, я не видел Тима без оружия, – Под мостом пойдем, на левую сторону.
– Так там же частный сектор, улицы как бык посс… – Егор оглянулся на Линду, и пристыжено смолк.
– Да, – согласился я с Тимом, – лучше на улицы пока не соваться. Пойдем в обход. Потом посмотрим…
– Адам? – Егор обиделся.
– А вы куда идете? – тихо спросила Линда.
– К дому к твоему идем, – радостно заявил Егор и потрепал Линду по сальным грязным волосам.
– Домой? – она посмотрела на него, в глазах блестели слезы, отвернулась и тихо захныкала.
– Дурак, – сказал Андрюха, обхватил Линду, усадил на коленки, погладил по голове, – ну-ну, тихо, не плачь.
– Там, мама там… она… – Линда всхлипывала и боялась сказать те самые страшные слова, про то, что мама уже не мама, про то, что она теперь совсем другая.
– Ничего, дядя Адам поможет маме, дядя Адам маму за руки возьмет и она снова станет такой как и прежде. Да, дядя Адам?
– Да, – со вздохом согласился я.
В железную дверь поскреблись, Тим соскочил, винтарь оказался уже вскинутым, готовым для стрельбы, все притихли. Тим медленно, крадучись, подошел к подпертой стулом двери, замер. В дверь не ломились, не стучали, было тихо.
– Кто там? – глупо спросил он. Если бы за дверью был зомбер он бы, после такого подтверждения наличия человека в помещении, стал бы ломиться, биться плечом в прогнутую железную дверь. В дверь снова тихонько поскреблись. Тим оглянулся, я кивнул, Андрей вытащил из кобуры пистолет, навел на дверь.
Тим тихо убрал стул, и резко распахнул дверь. За порогом, вывалив длинный розовый язык, стояла большая облезлая собака с добрыми блестящими глазами. Она посмотрела на Тима, на нас у огня, шагнула вперед и лизнула Тиму руку.
– Друг, – сказал Андрей, усмехнулся, – Это мы, наверное, в него стреляли.
– Наверное, – ответил Тим с улыбкой, потрепал пса по холке, – Ну заходи, коль пришел.
Пес вильнул хвостом и процокал когтями к огоньку, сел рядом.
– А он не укусит? – Линда чуть отодвинулась.
– Не знаю, – Егор посмотрел псу в глаза, протянул ему полбанки консервы, – будешь?
Пес уткнулся носом в банку, громко захлюпал, вылизывая длинным языком масло.
– Не, такой не укусит, – Егор потрепал пса меж ушей, – правда, пес?
Пес с серьезным видом, будто поняв, что спрашивают его, посмотрел Егору в глаза, вильнул хвостом, и снова уткнулся в банку. Линда улыбнулась.
Я пришел в себя на берегу невероятно огромного, похожего на море, озера. Дул холодный пронизывающий ветер, высокие зеленые волны накатывали на берег, разбивались об камни, окатывали меня холодными солеными брызгами. Я замерз, я очень замерз, пальцы не слушались, задеревенели. Я долго дышал на них, тер друг о дружку ладони, пока не почувствовал боль в кончиках пальцах.
Я был бос, в изодранных джинсах, бесформенным тряпьем на мне висела грязная футболка. А еще я сплошь был в синяках, царапинах, ссадинах, очень сильно болела левая сторона при вдохе.
Было раннее утро, из-за леса всходило багровое солнце.
Идти было тяжело: галька больно впивалась в избитые стопы, холодный ветер заставлял сжиматься, кутаться в тряпье, зубы стучали.
Впереди, на высоком берегу, что-то блеснуло, я вздрогнул, посмотрел вверх. Там стоял коттедж, огромный, богатый коттедж со стекленным флигелем – он то и блестел. Там обязательно должен кто-то быть! Я, нахохлившись, укутавшись поплотнее в рванье, оставшееся от футболке, поспешил вперед.
Ворота коттеджа были распахнуты, на подъездной дорожке стоял шикарный, но вдребезги расколоченный, черный майбах.
– Эй, есть кто? – я брел по дорожке вперед, то и дело оглядываясь по сторонам. Никого не было. Красивая, красного дерева, входная дверь, со стеклянными вставышами, была выбита, висела на выгнутых петлях. Я прошел в дом. Пусто, чисто, прибрано, будто хозяева только что ушли, вот только дверь эта…
– Люди? – крикнул я, осторожно ступая пятками по дорогому ковру с толстенным ворсом, – У вас тут дверь выбили.
Я прошел по нескольким комнатам первого этажа, в большой каминной зале взял кочергу, было страшно. Поднимаясь по винтовой лестнице на второй этаж, я увидел пару дыр в стене, и еще одну дыру – пуля пробила фотографию в рамке. Перешагивая через стекла я, на всякий случай, крикнул еще раз:
– Там у вас кто-то дверь выбил, не стреляйте, пожалуйста.
Поднялся, пошел вдоль закрытых дверей. Какой все же большой дом! Одна дверь впереди была открыта, на стене, напротив двери, кровавым пятном лег красный свет рассвета. Я медленно прошел к двери, заглянул во внутрь и тут же отпрянул обратно. Внутри, в комнате, лежал мертвец.