Проклятье шамана
Шрифт:
Поспевать за перепуганным вождем было нетрудно, ибо тот постоянно останавливался. Эти старики вообще полны всяческих суеверий. Сам же Гомба относился ко всем их россказням с большой долей сомнения. Реальную опасность представляли разве что змеи, водившиеся в изобилии в здешних местах. Гомба не раз планировал прогуляться к центру острова, однако удобного случая до сих пор не представлялось.
Найдя чужестранца, – если тот, конечно, еще жив, – он вызовет его на бой и завладеет атлангой на правах победителя. Безмозглый Юкона обвинит во всем своих демонов, и концы в воду. Ганакам нужно это оружие – последнее
Племя изгнало Гомбу, зато Гомба не покинет своего народа. Затаившись, он будет ждать дня возмездия. И в этот день он избавит народ от глупости вождей. Став лидером, он женится на Шейре, ганаки превратятся в могущественную нацию, и их детям никогда не придется бояться кезатти.
Глаза юноши вспыхнули фанатичным огнем, каждый бесшумный шаг приближал его к цели.
Конан проснулся в аду. Значит, яд оказался смертельным. Он лежал на пыточном столе неизвестного демона, скованный по рукам и ногам, в то время как тысяча невидимых чертенят тыкала в него раскаленными иглами.
Застонав, варвар попытался встать, однако свинцовое тело отказывалось слушаться. С трудом приподняв веки, он увидел ночные джунгли. Пришлось подождать, пока глаза привыкнут к тусклому свету, что просачивался сквозь плотные кроны деревьев. Жгучая боль в боку напомнила о паучьих челюстях. Конан лежал в неудобной позе, не в силах шевельнуть пальцем. Руки и нога казались бревнами, вырезанными в форме человеческих конечностей. В нескольких шагах от него валялся труп паука и вонял хуже, чем целое море гниющих испражнений. Ручеек густой слизи до сих пор струился из разорванной шеи, образуя на земле блестящую лужицу, Конан поморщился.
Борясь с приступом тошноты, киммериец еще раз попытался встать. Тупая боль пронзила дрожащие в ознобе ноги и волной прокатилась по всему телу. Похоже, яд прочно засел в мышцах. Конан сознавал, что, беспомощно валяясь под деревом, являлся желанной добычей для многих лесных хищников. Однако сейчас ему только и оставалось, что лежать да вслушиваться в ночные шорохи. Хриплое дыхание и биение сердца заглушали все прочие звуки. Через некоторое время ему все-таки удалось разжать челюсти и даже повертеть шеей. С удовольствием отведя взгляд от зловонной туши, он подозрительно осмотрел погруженные во мрак окрестности. Лес казался объятым глубоким сном.
Холодный лунный свет призрачно серебрил листву, напоминая варвару о недавнем заключении. Неужели заклятие подействует снова? Как бы порадовался какланийский шаман, узнав, что его магия разит сильнее меча, мучит хуже дыбы. Из глубины могилы он держал рассудок и тело варвара в невидимых цепях. Еще в юности Конан познал на себе оковы рабства, попав в плен к гирканийцам. И хотя рубцы от кнута хозяина давно затянулись на спине, сердце по-прежнему ныло тупой полузабытой болью.
Каких только отпетых подонков Конан не встречал на своем веку, и все же самыми презренными из них были работорговцы. Они буквально свели киммерийца с ума, прежде чем тот предпринял попытку бегства, да такую отчаянную, на которую не решился бы ни один здравомыслящий человек. Конан припомнил тот сладостный день, когда цепи упали с его рук, – цепи, которые по иронии судьбы послужили также оружием на пути к свободе.
Пожалуй, от Шамановых чар так легко не отделаться. Тем не менее Конан по опыту знал, что один чародей всегда мог снять заклятие другого. Вообще-то обращаться за помощью к волшебникам было не в правилах киммерийца, однако другого выхода варвар пока не видел.
Парализующий эффект яда начал ослабевать, и Конан попытался встать на ноги. Дерево помогло сохранять равновесие, пока головокружение не прошло.
Слегка пошатываясь, он продолжил путь. Через каждые несколько шагов он поднимал глаза, опасаясь, как бы не стать жертвой новых пауков. Тропинка свернула налево. Неожиданно Конан поскользнулся на мокрой ветке и грохнулся наземь.
Поднявшись на четвереньки, он вдруг увидел перед собой не что иное, как дряхлый человеческий череп. В неверном свете луны его челюсти чуть шевелились, а пустые глазницы смотрели злобно, словно не одобряя его неожиданного вторжения. Переломанные кости валялись рядом, сгруженные в неровную кучу. Не веря своим глазам, Конан уставился на гору скелетов – ганаков, судя по размерам, – что преградила дальнейший путь.
Он поднял с земли ребро, проводя пальцем по его обгрызенной поверхности. Похоже, что здесь поработали паучьи челюсти. Однако размер горы говорил о том, что паук был не один.
В ту же минуту страх сковал его тело. Вообще-то Конан не боялся людей и зверей, которых можно убить стальным клинком. Голыми руками он уже справился с одной такой тварью. Однако ослабевший, каким он сейчас был, до сих пор опьяненный ядом, он вовсе не желал сразиться с полчищем таких пауков.
Лодыжка болела, но до конца не отказывала. Конан отполз назад столь бесшумно, что ему позавидовала бы пантера. Листья над головой зашелестели, заставляя его напрячься. Неожиданно яркий луч света скользнул по ветвям, осветив зловещую гору костей. Краем глаза Конан заметил в листве скрытое движение. Сзади него раздался тихий свист, слева хрустнул сучок, как будто под чьим-то тяжелым весом.
Конан съежился. В кромешной тьме не было ничего видно. Однако со всех сторон доносились поскрипывания и посвистывания. Поспешно отпрыгнув в сторону, он больно ударился правым плечом и покатился по земле. Левая нога запуталась в паутине. В этот миг зеленое пузатое существо шумно плюхнулось на тропу и тут же бросилось на киммерийца.
Груда костей загромыхала под тяжестью другой твари, которая обрушилась откуда-то сверху. Конан вскочил на ноги, на ходу разрывая липнущую со всех сторон паутину. Тропа кишела извивающимися и шипящими тварями. Словно притягиваемые человеческим запахом, они неуклюже двинулись на киммерийца, блестя плотоядными глазищами. Новые пауки продолжали сыпаться сверху, перебирая суставчатыми фалангами. Их уродливые тела вздымались и опускались, как на пружинах.
Содрогнувшись от отвращения, Конан приготовился отразить атаку. Вид слюнявого полчища заставил бы наложить в штаны и самого храброго воина. На своем веку Конан сразил немало разных чудищ, когда-либо порожденных адом, однако эта орда испугала даже его. Он был сейчас не в лучшей форме, чтобы отразить их напор.
Извергая проклятья, Конан бросился в чащу. Ветки безжалостно стегали обнаженное тело, пока он несся сломя голову сквозь объятые тьмой джунгли. С самого детства киммериец недолюбливал пауков даже больше, чем чародеев.