Проклятье вендиго
Шрифт:
Доктор разразился громкими проклятиями, и я услышал, как что-то с глухим стуком упало на толстый ковер. Я инстинктивно начал спускаться по ступеням, но Лилли меня удержала.
— Подожди, — прошептала она.
— Ничего, — услышал я фон Хельрунга. — Это можно заменить.
— Я считаю, что вы несете полную ответственность за то, что с ним происходит, — ответил доктор, не желая смягчиться.
— А я целиком принимаю эту ответственность. Я сделаю все, что в моих силах, хотя и боюсь, что уже слишком поздно.
— Слишком поздно? Что вы имеете в виду?
— Он
— О, ради милосердия… Неужели весь мир сошел с ума? Неужели во всем мироздании только я один остался вменяемым? Нет! Только не это. Не говорите этого, или я разобью еще одну. О вашу тупую австрийскую башку.
— Я понимаю, что вы расстроены.
— Итак, какой у вас план? Держать его живым, пока нельзя будет представить его как экземпляр Lepto lurconis, а потом вонзить ему в сердце серебряный кинжал? Сжечь его тело на костре? Я сдам вас полиции. Я увижу, как вас будут судить за хладнокровное убийство и повесят.
— Вы должны смириться с определенными фактами…
— Факты! О, это замечательно. Мы возвращаемся к фактам. — Уортроп резко рассмеялся.
— Первый из которых заключается в том, — какого бы вы ни были мнения о моем предложении, — что Джон умрет. Возможно, задолго до того, как я выступлю с докладом.
— Почему вы так говорите?
— Потому что он умирает от голода.
Доктор долго не отвечал. Однако я хорошо себе представлял выражение его лица.
— Он не может есть?
— Он отказывается есть. Потому что то, что ему предлагают, ему не подходит.
Лили зашипела сквозь зубы и потянула меня назад, потому что внизу появился доктор — он почти бежал к входной двери.
— Уилл Генрииииииии! — взревел он.
— Пеллинор! Пеллинор, mein lieber Freund, куда же вы? Пожалуйста, прошу вас… — Полный австриец засеменил за ним на своих толстых ногах.
— Это не ваше чертово дело, куда я иду, фон Хельрунг, но я все же вам скажу — к Джону. Я хочу видеть Джона. — Он обошел своего бывшего хозяина и остановился у самого входа, увидев, что я стою наверху лестницы. — Пошевеливайся, Уилл Генри, — рявкнул он. — Приемные часы в этой психушке закончились.
— Вам не надо уходить, Пеллинор, — сказал фон Хельрунг.
— Почему нет?
Фон Хельрунг вздохнул.
— Потому что он здесь.
Доктор застыл. Он шагнул к фон Хельрунгу и тоном, которым часто обращался ко мне — жестким и не терпящим возражений, — сказал:
— Проведите меня к нему.
Его держали в комнате в дальнем конце второго этажа, через четыре двери от спальни Лилли. Фон Хельрунг, озабоченный тем, что час уже поздний и мы проголодались, велел Лилли отвести меня в столовую и начать ужин без нас. Уортроп отверг предложение.
— Уилл Генри останется со мной, — сказал он нашему хозяину.
Лилли тоже протестовала, говоря, что если я остаюсь, то и она должна остаться, иначе будет совершенно нечестно. Фон Хельрунг, в свою очередь, отверг это: он не мог распоряжаться мной, но распоряжаться Лилли мог и велел ей идти вниз. Она одарила меня ненавидящим взглядом, словно все это было по моей вине, и нарочито медленно пошла вниз, болтая руками и высоко поднимая колени, чтобы громко топнуть на каждой ступеньке.
Фон Хельрунг два раза постучал в дверь, потом, после паузы, еще два раза. Я услышал тяжелые шаги по половицам и потом лязг нескольких засовов. Дверь со скрипом отворилась. За ней стоял Августин Скала, засунув огромную ручищу в карман старого бушлата. Он молча кивнул своему работодателю и отступил в сторону, чтобы мы смогли проскользнуть мимо его горообразной фигуры.
Комната была маленькая — кровать, шкаф, умывальник и камин с тлеющими в нем сырыми поленьями. На каминной доске стояла лампа, которая не столько светила, сколько отбрасывала тени, прыгающие на ковровом покрытии и на выцветших обоях. У меня было такое чувство, что я попал в пещеру.
Чанлер лежал на кровати под тяжелым стеганым одеялом, глаза были закрыты подрагивающими веками, ресницы трепетали с частотой крылышек колибри. Распухшие кроваво-красные губы были приоткрыты, и я из другого конца комнаты слышал его глубокое хриплое дыхание.
— Почему вы его сюда привезли? — тихо спросил доктор.
— Мы думали, что так будет лучше всего, — ответил фон Хельрунг.
— Мы?
— Семья и я.
— А что думал его врач?
— Я его врач.
— С каких это пор вы стали доктором медицины, фон Хельрунг?
— В том смысле, что он вверен мне, Пеллинор.
— И Мюриэл с этим согласилась?
Старый австриец кивнул и мрачно добавил:
— Она больше ничего не может для него сделать.
— Между прочим, я вас слышу.
Предмет их дискуссии не шевельнул и мускулом, но его глаза теперь были открыты, такие же кроваво-красные, как его губы, и блестевшие от переполняющих их слез.
— Это ты, Пеллинор? — спросил он, облизнув языком гноящуюся нижнюю губу.
— Это я, — сказал мой хозяин, подходя к кровати.
— И кто там с тобой? Это не малыш Филли?
— Уилл. Уилл Генри, — поправил его доктор, показав мне, чтобы я подошел поближе.
— Маленький жучок, — сказал Чанлер, стрельнув в меня своими горящими глазами. — Мои поздравления, Уилли Билли, он тебя поймал, но еще не убил. Ты разве не знаешь, что это запланировано? Как было и с твоим отцом, так будет и с тобой — ты умрешь у него на глазах. А потом он подарит твои останки Обществу, и они будут выставлены на обозрение в Контейнере Чудовищ, куда он складывает всех пойманных им тварей. — Он закашлялся. — И всем вам, тварям, там место.
— Ты меня разочаровываешь, Джон, — сказал Уортроп, игнорируя эту бредовую тираду. — Я рассчитывал, что ты уже будешь на ногах. Ты вчера пропустил прекрасную драку.
— Кто сорвал банк?
— Граво.
— Этот чокнутый лягушатник. Только не говори мне, что он и принимал ставки.
— Тогда не скажу.
— Помнишь, как один раз он спрятался за оркестром и его облевал трубач?
— И из-за этого его самого тоже вырвало.
— И он уделал свою даму, эту танцовщицу…
— Балерину, — сказал Уортроп.