Проклятие Деш-Тира
Шрифт:
Ни один здравомыслящий маг не прибег бы к запретным силам, которые намеревался пробудить Аритон. Малейший просчет, один неверный шаг — и вихрь разнесет в клочья и его самого, и дерево, и последних защитников Джирета, не пощадив и мальчика. Аритон дошел до пределов своих знаний; все было подчинено суровой необходимости. На сей раз мишенью для вражеского арбалетчика будет он сам. Здесь требовалось безраздельное внимание, Аритон не имел права отвлекаться на рану в плече, на предсмертный хрип раненых бойцов. Возможно, уже все защитники Джирета перебиты, но эта мысль не должна проникать в его сознание. Соединившись с губительными силами, Аритон коснулся воздуха; точнее, он стал воздухом,
Воздух не ощущал смерти, и крики людей были для него лишь сотрясениями, похожими на круги, расходящиеся по воде от брошенного камня. В воздухе царили покой и невероятная, чем-то даже пугающая гармония Эта-создателя. Так продолжалось, пока в воздушную идиллию не вторгся рукотворный вихрь, нацеленный на убийство. Самые разрушительные природные ураганы никогда не были предназначены для того, чтобы сеять смерть. Для этого требовались человеческий ум и человеческие руки.
Аритон затянул едва законченную, но еще не испытанную на прочность защитную сеть. Для этого у него было слишком мало времени. Предаваться сожалениям было поздно: стрела уже находилась в арбалете.
Стрела не представляла собой ничего хитрого: древко, железный витой наконечник, крашеные перья. Но на древке были шипы и зазубрины, способные пробить кольчугу. Каждая частица субстанций, из которых состояла стрела, имела Имя — особый узор сил, утвержденный порядком мироздания. Этот-то узор Аритон и намеревался изменить и подчинить своей воле.
По законам природы все, что разрушало Имена субстанций, непременно должно было уничтожиться. Разрушение Имени противоречило Закону Всеобщего Равновесия. Дальше начинался хаос, где все попытки управлять неуправляемым были исключительно опасны.
Аритон мог осуществить свой замысел только благодаря хитросплетению магических приемов. И еще — благодаря тому, что между нитями, из которых слагалась ткань мироздания, существовали своеобразные «дыры». Маги Раувена иногда любили поговорить на эту деликатную тему, но для Аритона гораздо важнее была практическая суть: предмет, на который он собирался воздействовать и подчинить своей воле, сам по себе нес смерть. Если не вмешаться в естественный ход событий, арбалет угрожал его жизни.
Сейчас все, абсолютно все зависело от вражеского арбалетчика, готовящегося произвести смертельный выстрел.
Если итарранец по-настоящему меткий стрелок, у которого не дрогнет рука, и если заграждающая сеть Аритона сумеет перехватить стрелу раньше, чем она вонзится ему в тело, возникнет крайне неустойчивая и опасная ситуация, поскольку нет уверенности, что защита сработает должным образом.
Сомнения и леденящий страх — вот что испытывал Аритон, когда стрела с шипением влетела в его защитную сеть.
Дерзнувшему уничтожить даже малую частицу, сотворенную Этом, приходилось дорого расплачиваться за свою дерзость. Аритон вздрогнул и зажал рукой рот, чтобы не вскрикнуть: пойманная стрела с шумом взорвалась в его незримой сети. Удар передался его телу; казалось, судороги расплющат все кости. Закон Всеобщего Равновесия неистово вторгался в его самовольно построенную сеть, пытаясь восстановить порядок — то есть сломать и разнести в клочья его тело и все, что находилось рядом. Аритону стало жарко, словно он поймал в свою сеть поток раскаленной лавы. Пока его уловка удалась лишь наполовину. Наступило время действовать дальше.
Аритон направил поток искаженного им природного порядка, воспользовавшись воздушными следами, оставленными прилетевшей стрелой. Путь этот, если сравнить его с обычной дорогой, был весьма ухабистым. Чтобы поток не устремился дальше цели и не выдал его присутствия, Аритон поставил магическое заграждение на спусковом механизме вражеского арбалета.
Шум наземного сражения заглушал шипящий свист его незримого снаряда. Аритон открыл глаза. По лицу его струился пот, хотя внутри все заледенело от напряженного ожидания.
Арбалетчик засел в ольшанике. Именно оттуда донесся громкий хлопок взорвавшегося арбалета.
Лицо стрелка было усеяно осколками дерева и металла. В горле и животе зияли рваные раны. Он зашелся кашлем, покачнулся. Кровь брызнула во все стороны. Единственной уцелевшей частью арбалета был спусковой механизм, защищенный магическим заграждением.
Уловка Аритона сработала. Стрельба прекратилась. Но принц не спешил праздновать победу. Хорошо, если это был единственный вражеский арбалетчик. Если нет и если остальные затаились, дожидаясь появления бойцов деширских кланов, тогда участь людей Стейвена предрешена. У Аритона не хватит сил на повторение подобного. Он не испытывал никакой радости от совершенного возмездия; он даже сожалел о напрасно погубленной жизни арбалетчика... Впрочем, это, наверное, от перенапряжения. Аритон постарался думать о том, скольких бойцов успел уложить вражеский стрелок.
Под деревом не утихало яростное сражение. Число жертв с обеих сторон заметно возросло. На ногах оставались лишь пятеро бойцов. Мадрей сражался, припав на одно колено. Его правая рука не действовала, и он держал меч в левой, продолжая отбивать удары. Джирет стоял, подняв Алитиель, готовый сменить взрослых защитников, если те падут замертво.
И вновь Аритон подавил в себе искушение совершить то, на что подбивало его проклятие Деш-Тира. Нет. Те, кого он спасет сейчас, раскинув купол темноты, будут позже им же погублены. Поддавшись искушению, он не сможет остановиться. Рисковать нельзя. Это сразу приведет сюда Лизаэра.
Усилием воли Аритон постарался перебороть искушение. Он понимал, что лишь необходимость вновь заставляет его выходить за пределы допустимого и нарушать природный порядок. Расплата наступит позднее.
Он не должен думать об этом. Сейчас самое главное — спасти Джирета, а потом и всех, кого удастся.
Его спина взмокла от холодного пота, его охватила слабость, какая бывает, когда спадет жар лихорадки. Аритон прислонился щекой к стволу дерева, закрыл глаза и стал вдыхать терпкий запах коры. Постепенно он успокоился. Сомкнутые руки ощущали неспешное течение древесных соков. Мысли Аритона превратились в шепот листьев, в жужжание пчел, в молодые побеги, которые с каждым годом набирали силу, разрастаясь в могучие ветви. Сознание медленно опускалось к подножию дерева и уходило в землю, к лабиринту переплетенных корней.
Сеть, которую он начал выстраивать, напоминала живое дерево. Подобно веткам и веточкам, отходящим от ствола во все стороны, он стал вытягивать невидимые нити своей защиты. Она тоже отходила от старого бука, и каждый, попадавший в ее пределы, оказывался спасенным. Зато любой неприятель, сам не понимая почему, переводил взгляд куда-нибудь в другое место. Что-то непременно отвлекало его внимание, а мысли начинали течь медленно, словно густой древесный сок, и потом вовсе исчезали.
Человек, подпавший под чары дерева, становился вялым и впадал в затяжной сон. Спящему казалось, что он провел здесь и лето с жарким солнцем, и снежную зиму. А времена года плавно перетекали одно в другое, напоминая шелест листьев под моросящим осенним дождем.