Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы)
Шрифт:
— Слушайте! — Что-то происходит с кухонным окном!
Высокое окно было подъемным. Оно выходило в маленький грязный дворик, которым Бэнксы никогда не пользовались.
— Пойду посмотрю, — решительно заявила Сьюзен.
Но Тим остановил ее:
— Нет, женщина, сама знаешь, что никому не влезть через узкое окно. Позволь мне осторожно подняться по лестнице. Захвачу кочергу.
Блямц!
На кухонный стол упал тяжелый предмет, разбив несколько тарелок.
— Это уж слишком! — разозлилась Сьюзен, схватила подсвечник и бросилась на лестницу.
За ней бежали Тим и доктор Уинстон. В кухне никого не было, но
— Это же моя шкатулка! — вскричал доктор Уинстон. — Судебный пристав запер ее в шкафу и опечатал его. — Он ощупал нагрудный карман, достал небольшой ключик и открыл замочек шкатулки. В ней лежали стопки золотых монет и драгоценности. — Мои деньги, украшения моей жены! — пролепетал доктор Уинстон. — Господи, что происходит?
Но никто не мог дать ответа, кроме миссис Бэнкс, к которой вернулось привычное хладнокровие. Она торжественно заявила, что вмешался Господь и что лучше положиться на Божий промысел.
Вдруг снаружи раздались отчаянные крики. Троица услышала дикие вопли Пилгрима:
— Убивают! Грабят! Помогите!.. Дьявол в доме!
Таинственный дом в Клеркенуэлле
Мистер Пилгрим обитал в Людгейт-Хилле, что рядом с Олд-Бейли и Ньюгейтом. Это был юридический квартал, где обосновались адвокаты, прокуроры и судебные приставы. Дом Пилгрима был древним и уродливым, как и остальные дома квартала. Пилгрим принадлежал к тому особому классу юристов, которые не являются ни адвокатами, ни ходатаями, в них как бы соединены черты и тех, и других, и их можно сравнить с пораженным гангреной органом тогдашнего английского правосудия.
На следующий день после бегства доктора Уинстона и его сына он сидел в менее уродливой комнате своего безобразного дома рядом с очагом, где горел хилый огонь, выделявший больше дыма, чем тепла, и смаковал красный портвейн. Время от времени он вставал, подходил к окну, приподнимал тяжелые шторы и бросал беглый взгляд на улицу, залитую дождем.
— Опять появился, — вдруг пробормотал он, — дьявол, кто это может быть? И почему он не сводит глаз с моего дома?
Он разглядывал худого невысокого мужчину в потрепанной пелерине и мятом цилиндре, который, несмотря на дождь, переходящий временами в ливень, расхаживал взад и вперед, а теперь остановился и уставился на окна Пилгрима.
— Где я мог видеть эту древнюю развалину? — спросил себя судебный пристав.
Рядом с очагом висел грязный шнур звонка. Он резко дернул его. В глубине мрачного жилища зазвенел глухой удар колокола. Послышались шаркающие шаги, замершие у его двери.
— Зачем звонили? — недовольно проворчал хриплый и злобный голос. — Не даете спокойно допить пинту портера. Это мое право. Или справедливости больше нет?
Слуга, облаченный в выцветшую ливрею, с бледным, как поганка, лицом, появился на пороге и жадно уставился на бутылку портвейна.
— Шаффи, — кисло улыбнувшись, сказал Пилгрим, — ты, конечно, ворчун, но тебе нет равных в том, что касается памяти.
— Клянусь печатью лорда-канцлера, ваша правда! — гордо заявил слуга, выпрямляясь. — Я хорошо помню, что было в 1775 году, когда судья Осборн говорил…
— Шаффи, оставь в покое судью Осборна, он уже давно присоединился
Шаффи выглянул в окно и заворковал, как простуженная голубка:
— Конечно! Двадцать лет тюрьмы, — хороший срок, а если под ним дрожат ноги, то это из-за трясучки.
— Бывший заключенный?
— Кто же еще, но не такой старый, скажем, лет сорок. Был крепкий парень, когда его засунули в Ньюгейт. Время не красит, словно три срока отбыл! Его зовут Крейвинг, Джордж Крейвинг, если имя вам что-то говорит.
Мистер Пилгрим пил в этот момент портвейн и поперхнулся.
— Крей… кха!.. Крейвинг, кха-кха! Я чуть не задохнулся. Нет, я его не знаю!
— А он-то наверняка помнит вас, — осклабился Шаффи. И указал на тяжелые дубовые шкафы, за стеклами которых тускло поблескивали серебро и хрусталь. — Эту мебель, эти стекляшки и серебряные блюда принадлежали ему, пока он не угодил в тюрьму, — с сарказмом хохотнул Шаффи.
— А, — проворчал Пилгрим, — теперь знаю, о ком ты говоришь, Шаффи, и смутно припоминаю типа. Джордж Крейвинг… он учинил мошенническое банкротство, и судьи дали ему двадцать лет каторжных работ!
— Мебель у него была хорошая, — фыркнул Шаффи.
— Я ее конфисковал согласно предписанию закона, а потом выкупил, — оборвал его Пилгрим.
— Пусть даже так! — проворчал слуга. — Меня это не касается. Я тогда был привратником во дворце правосудия и многое повидал. Но мне плевать, я закончил свою службу. Что вам еще надо от меня?
— Этот Крейвинг по-прежнему пялится на мой дом?
— Нет, ушел за угол. Теперь с ним еще один тип. Они по-дружески болтают. Этот второй настоящий гигант!
— Гигант? — пролепетал юрист. — Как он одет?
— Он уже ушел, но если глаза мои не ошиблись, на нем было слишком просторное пальто и головной убор, под которым может укрыться полквартала.
Рука мистера Пилгрима дрожала, когда он протянул ее к стакану. Он был рассеян и не заметил, что поднес к губам пустой стакан.
— Принеси сапоги и плащ, Шаффи, — приказал он, — у меня масса дел до наступления ночи.
— И вы уйдете из дома через маленькую заднюю дверь, не так ли? — хихикнул Шаффи. — Конечно… Это я называю осторожностью.
— Старая обезьяна, — прошипел Пилгрим, когда Шаффи удалился, волоча ноги, — однажды вышвырну тебя на улицу, а пока ты и твоя дьявольская память мне нужны!
Задняя дверца дома судебного пристава выходила на пустынную улочку, которую называли переулком Полуголовы, поскольку однажды там нашли труп мужчины, половина головы которого была снесена. С тех пор на стоящие там жалкие постройки, где даже уличные кошки не находили надежного убежища, обрушилось проклятие. Но мистер Пилгрим не страдал суеверием и ходил бы переулком, даже валяйся там десяток трупов. Покинув мрачный проулок, он углубился в лабиринт улочек, ведущих в квартал Патерностер-роу, и без колебаний отправился дальше. Он выбирал самые темные и узкие улочки, даже совершая ненужные и запутанные крюки. Улочки едва освещались, и судебному приставу было легко укрыться от нескромных взглядов. Он предпринимал неслыханные предосторожности, часто оборачивался или нырял в боковую улочку, чтобы через мгновение появиться вновь и продолжить путь. Это не помешало ему вдруг выйти из пустынной улицы прямо в шумную толпу.