Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы)

Рэй Жан

День прошел приятно. Припасов у Патетье было достаточно, а в погребе хранилось множество бутылок с пивом. Похождения Фантома, что означает «призрак», увлекли меня. Я узнал, как этот гениальный правонарушитель в последний момент избежал в Англии виселицы, а во Франции — гильотины. Книга была недавней. Это были не истории, а полицейские рапорты и вырезки из газет. Автор, некий Кенмор, инспектор лондонской полиции, писал в коротком предисловии, что написал книгу не ради дешевой сенсации или хорошего куша, а с целью открыть мерзости Фантома и предостеречь общество от дьявольских предприятий преступника. Я, конечно, восхищался бандитом, но, в отличие от Патетье, не симпатизировал ему. Кенмор, похоже, был честным человеком, джентльменом. Он утверждал,

что один из его французских собратьев, Токантен, доказал — преступник-призрак был маньяком-графоманом и готовил к печати брошюру для распространения в преступном мире под названием «Как стать преступником-призраком и им остаться». Если это случится, писал Кенмор, бандиты размаха Фантома станут плодиться, как сорняки, и вскоре сделают жизнь общества невозможной. Токантен раздобыл манускрипт, но он был написан на английском языке, а сыщик не знал язык настолько, чтобы все понять. Манускрипт был у него в руках всего несколько часов, поскольку Фантому удалось его выкрасть. Он оставил Токантена в доме, сочтя его мертвым.

Книга Кенмора крайне заинтересовала меня, и я потерял ощущение времени. Прочтя последнюю страницу и закрыв книгу, я запомнил имя Токантена. Оно запечатлелось в моем мозгу наравне с именем господина Лекока.

Ближе к вечеру в дверь постучали, но я не ответил. В почтовый ящик что-то упало: телеграмма.

Было около одиннадцати часов, когда Патетье вставил ключ в замочную скважину. Вид у него был крайне усталый.

— Где ты был? — спросил я.

— В Брюсселе, — сухо ответил он.

— Тебе телеграмма в почтовом ящике.

— Вскрой ее. Несомненно, содержимое заинтересует тебя.

Я подчинился, но, ознакомившись с содержанием депеши, буквально опешил. Я прочел.

Добри покинули страну десять лет назад. Замок с тех пор закрыт. Яны Добри никогда не существовало.

Глава третья

Как меняется жизнь…

По совету Патетье я выждал еще один день, пришел в контору и рассказал господину Брису то, что узнал от фермера Труффара. Ни больше, ни меньше. Господин Брис пропустил мимо ушей мою информацию, поскольку получил в свое распоряжение более важные сведения, которые сводили к нулю то, что сообщил я. На следующий день после моего отъезда он попытался связаться с господином Фоммом в гостинице «Нант». Ему сообщили, что в вечер его возвращения в гостиницу он вышел и больше не появлялся.

Прошло две недели, но странный покупатель так и не объявился. Настроение в конторе явно улучшилось. Даже мадемуазель Валентина стала не столь колючей, как обычно. Осмелюсь даже сказать, что однажды слышал, как она напевала на кухне.

Более важные события заставили меня забыть обо всем, в том числе о поездке в Эстамбург и ее неожиданных результатах.

Впервые я выслушал упреки от тетушки Аспазии, хотя был лишь частично виноват в случившемся. Воскресный день перевалил за полдень, и, по установившейся привычке, я явился к тетушке на кофе. Служанка открыла дверь. Я хотел войти, когда увидел господина Хаентьеса, разгуливающего по тротуару, и несколько мгновений поговорил с ним, стоя на пороге. Реффи, великолепный сиамский кот, воспользовался случаем и проскользнул меж моих ног. В этот самый момент по Верхней улице неслась «Виктория», запряженная двумя лошадьми. Кот бросился на дорогу, попытался вернуться и закончил жизнь под колесами. Бедняга Реффи, милое и очаровательное животное превратилось в бесформенную кучку окровавленных костей. Тетушка Аспазия едва не сошла с ума от горя. Узнав, что дверь была некоторое время открытой по моей вине, ее горе обернулось гневом, и она выгнала меня из дома, подобно Немезиде. Думаю, я был больше огорчен смертью Реффи, чем немилостью, и целый вечер говорил только об этом, хотя Патетье всеми силами пытался утешить меня.

— Жизнь Реффи не вернешь, — заявил он, — но я могу поговорить с тетушкой

Аспазией и вернуть ее расположение.

Но мой славный друг не преуспел в своей попытке и вернулся домой расстроенным.

— Она заявила, что смерть Реффи будет ей стоить собственной жизни. А потом холодно выставила меня за дверь.

— Я попытаюсь смягчить ее в следующее воскресенье, — сказал я.

— Попытайся, — вздохнул Патетье, но я видел, что он не верил в примирение.

Увы, этот день не настал никогда, ибо Смерть, лишившая меня ее расположения, отобрала у меня и тетушку. Через три дня тетушку в ночной сорочке с проломленной головой нашли бездыханной внизу лестницы. Рядом с ней валялись подсвечник и потухшая свеча.

Комиссар полиции засвидетельствовал смерть и без труда восстановил происшедшее.

Тетушка Аспазия имела привычку отсылать служанку спать часа за два до того, как отправлялась в постель сама. Медная поперечина, которая удерживала ковер на лестнице, вылетела из гнезда на верхней ступеньке. Моя тетушка запуталась ногами в ковре, поскользнулась и скатилась на пол к подножию лестницы, пробив голову. Смерть была мгновенной. Служанка, здоровенная девица с фермы, ничего не слышала, заявив, что спала так глубоко, что даже артиллерийская канонада не смогла бы ее разбудить.

Нотариус Брис и я следовали за скромным катафалком до кладбища на выезде из Дагпорта. В момент расставания мой хозяин отвел меня в сторону.

— Хилдувард, — сказал он, — завтра в конторе я оглашу последнюю волю покойной мадемуазель Аспазии Сиппенс.

Честно говоря, я никогда не рассматривал возможности стать наследником тетушки и даже быть упомянутым в ее завещании.

На следующий день нотариус Брис дважды зачитал вслух завещание, пока я не уяснил его суть. Когда господа Хаентьес, Борнав и Тюит подошли пожать мне руку и поздравить, я смотрел в пустоту и не мог выговорить ни слова. Я унаследовал дом на Верхней улице, фермы в Метьесланде и все состояние тетушки, которое было столь велико, что я попросил господина Бриса проверить и удостовериться, что он не ошибся в цифрах.

— Покойный Стопс был миллионером, — улыбнулся нотариус, — а ваша тетушка жила скромно, даже более чем скромно. Она не потратила и четверти состояния.

Я в полном расстройстве чувств схватился за голову.

— Даже не знаю, что буду делать, — пролепетал я.

— Станете рантье, и вся недолга! — добродушно возразил господин Брис. — Конечно, нет никакого смысла оставлять вас в конторе.

Патетье задал мне тот же вопрос, а когда я заявил, что не собираюсь менять образ жизни и намереваюсь жить у него, он стал надо мной издеваться:

— Что за глупости, мой мальчик, теперь тебе надо поддерживать свой статус. Того требует общество. Я лишь один раз посетил дом на Верхней улице. Он мне показался прекрасным господским домом, и ты обязан жить в нем.

— В таком случае переедешь ко мне! — воскликнул я.

Он покачал головой:

— Я останусь в своей цирюльне. Думаю, не смогу жить в ином месте.

— А что скажешь о большом модном салоне в центре города? — предложил я.

— Чистое безумство. Я хорошо зарабатываю на жизнь, считаю себя зажиточным человеком. Я останусь твоим другом, но не хочу никаких подачек. Баста!

Я достаточно хорошо знал Патетье и знал, что бесполезно его убеждать, когда он твердо произнес: «Баста!» Я был недоволен, но склонился перед его волей. Он это заметил и, по своему обычаю, легонько постучал чубуком своей трубки по моей щеке.

— Однако я соглашусь принять от тебя один пустячок, — сказал он, — я закрою на некоторое время свой салон, чтобы побыть с тобой. Согласен?

Пришлось согласиться.

Через неделю я обосновался в доме покойной тетушки и взял на службу другую девушку, поскольку предыдущая служанка ни под каким предлогом не хотела оставаться, опасаясь, что призрак хозяйки, нашедшей столь жестокую смерть, будет приходить к ней по ночам. Я без всякого сожаления расстался с этой пугливой особой.