Проклятие Ильича
Шрифт:
Бежала вслед за одиноко идущим по пустынной зимней улице мужчиной, пока тот прямо на её глазах не свалился в примятый снег. Подлетев к нему, Марьяна упала на колени и повернула его на спину.
— Володенька, это ты?
Но мужчина не ответил. Огнём пылающий лоб и впалые щёки в ярко-сиреневых пятнах всё сказали за него. Мор.
Марьяна вскочила на ноги и огляделась. Нужны сани. А потом — в дом. Обтереть, отогреть. Через сколько вернутся Дукуна с Рией? И вернутся ли вообще? Дотянет ли он?
Но дикая надежда уже пылала в душе ярче любого колдовского огня. Володя. Он. Родной.
Она стремглав метнулась к старосте и позвала:
— Лицик! Лицик! Дай сани, прошу!
Патлатый вышел к калитке и посмотрел на растрёпанную легко одетую Левину.
— Случилось чего?
— Да! Там мужчина на дороге упал. Прошу, помогите мне его до дома отвезти и в дом затащить!
— Торговец-то этот? Нехай лежит. Больной же весь насквозь.
— Дукуна вылечит, как вернётся.
— Не успеет, — уверенно ответил староста. — Видал я его лицо. Не жилец он.
— Это уже мне решать! — с вызовом ответила Марьяна Ильинична и отступила от дома Лицика.
Не собирался он ей помогать. Левина кинулась к себе, схватила одеяло покрепче и подбежала с ним к Володе. С трудом перекатила на одеяло, обвязала узлом и поволокла к дому. Какой же тяжеленный!
Каким чудом она его на крыльцо втащила — сама не поняла. Веса в худосочной Оре было хорошо если килограмм сорок, а Володя и тут оказался рослым плечистым мужиком.
Втянув в дом, и кое-как затащив на кровать, Марьяна Ильинична быстро раздела незнакомое тело, обтёрла, как учила Дукуна, и напоила укрепляющим зельем. Не всех больных ведьма лечила колдовством. Некоторых просто поддерживала зачарованным отваром, но у таких и пятен обычно не было, переносили они мор в лёгкой форме. А у этого — ни единого места живого. Обмыв, Левина завернула мужчину во влажную простыню.
Жар отступил, и она принялась осторожно поить его зельем. По чайной ложечке.
Осталось только одно — надеяться, что целительницы вернутся вовремя.
В том, что на руках у неё Володя, Марьяна Ильинична не сомневалась.
Глава 16
Владимир Ильич
Событие тридцать восьмое
Когда вы не торопитесь, зелёный свет загорится сразу же после того, как вы остановитесь на перекрёстке. Закон Маккия
Машина и грузовик, идущие навстречу друг другу по пустынной дороге, встретятся в самом узком месте на мосту. Закон Куигли
Владимир Ильич, изнывая от жары, стоял под аркой входа в ВДНХ и ругал себя. И Недюймовочку тоже ругал. Описала она его в чёрном костюме и при галстуке. Да уж, в полдень раскалённого солнечного дня у входа в ВДНХ его точно с кем-то спутать тяжело. Нет, люди не в шортах. Хотя дети в шортах есть, взрослых, а особенно барышень — нет. Всё же СССР и пока ещё вполне себе «облико морале». Но мужчины в рубашках с короткими рукавами и в светлых, в основном,
Рубашка вся намокла уже, и Левин даже вытащил из её нагрудного кармана и переложил в карман пиджака удостоверение внештатного корреспондента журнала «Иностранная литература», которое получил час назад. Удостоверением эту полоску бумаги назвать было сложно. По размерам эта филькина грамота как раз соответствовала разложенному удостоверению, и написано на ней всё было правильно, и даже фотография с печатью имелась. Корочки красной не было, а без красной корочки, которую в глаза можно тыкнуть, грош цена этой бумажке.
— Корреспондент?
Визави Левин узнал сразу. Если он был тут один в чёрном костюме, то «дядя Коля» был единственным человеком в студенческой целинке с кучами всяких значков и нашивок. Из этих нашивок выходило, что председатель пять раз был на целине и последний раз был там большой шишкой — на полоске красной на левой стороне груди было три буквы «С», что говорило о том, что Николай Петрович был командиром или комиссаром регионального штаба. Ещё на куртке имелось несколько значков — наград, которые в своё время были и у Левина: Знак ЦК ВЛКСМ «Молодой гвардеец пятилетки» первой степени и Знак ЦК ВЛКСМ «За активную работу в студенческих отрядах». Мужчина на студента походил не очень. Лет около сорока. Рыжий — это точно, чуть ли не красный, настолько рыжий. И усики над верхней губой тоже рыжие.
— Костя, — кивнул головой Левин.
— Рыжов Николай Петрович.
Председатель протянул руку, а когда Владимир Ильич ответил на рукопожатие, то бывший стройотрядовец облапил его и стал по плечам и спине охлопывать. Неожиданно. И довольно болезненно.
— Ой!
Один раз совсем болезненно.
— Что такое, корреспондент?! — отступил на шаг нахмурившийся Рыжов.
— Вчера из больницы выписался, аппендицит был гнойный. Болит ещё, — чуть сморщившись, пояснил Левин.
— И сразу в работу. Хвалю!
Хоть бы извинился.
— Николай Петрович…
— В дороге поговорим, до Красногорска ехать и ехать. Пошли, там за поворотом Волгу бросил.
И рыжий Рыжов целеустремлённо, не оглядываясь, широким шагом двинулся прочь от ВДНХ.
Волга была зелёная. Как забор. Дико смотрелась. Председатель водил сам, никакого шофёра не было. Пока выбирались из Москвы с кучей светофоров, Николай Петрович и сам не говорил, и на вопросы Левина почти не отвечал. Владимир Ильич сначала не понял эту резкую перемену, и только по побелевшим костяшкам пальцев и ручейкам пота, струящимся по щекам председателя, догадался. Тот не привык к интенсивному движению и перестройкам из ряда в ряд. Редко бывал в столице на машине, а если и бывал, то, наверное, не сам водил, а вот тут пришлось, да ещё пассажир сзади, за которого он отвечает. Потому Николай Петрович вцепился в большущий руль Волги и, чуть голову вперёд подав, смотрел только за дорогой и не реагировал на попытки Костика начать беседу.