Проклятие Ильича
Шрифт:
— Ого! Дояром на полставки? Не, не проблема, а почему именно дояром? Может, трактористом? Звучит престижней. Или комбайнером? Им везде почёт в стране.
— Прихоть такая. Хочу, чтобы после моей победы в чемпионате СССР по дзюдо объявили: «Чемпионом Советского Союза стал дояр колхоза „Завет Ильича“ Константин Квасин».
— А станешь?
— А стану.
— Замётано, Константин, после спорткомплекса пройдёшь со мной в правление и заявление напишешь. С сегодняшнего дня будешь дояром. На нормальной
— Область точно выиграю.
— Да — ты про молодость рассказать хотел.
— Про молодость?
Костик с трудом поднялся из-за стола. Даже волноваться стал в последнее пару дней. А заживёт ли пузо к октябрю? С другой стороны, ещё два с половиной месяца впереди.
— Да, как закончил институт в девятнадцать? Я вот в двадцать четыре Тимирязевку закончил. После армии.
Они шли по пыльной дороге, может, колхоз и миллионер, но асфальта нет. Только площадь перед правлением и двести метров до клуба и столовой, а вот до спорткомплекса уже обычная грунтовка с рыжей пылью и колеями.
— В Боливии с родителями три с половиной года жил. Отец у меня дипломат. Там и закончил пять классов за три года. Нас в школе всего семь человек было. Над нами и издевались.
— Боливия же вражеская страна?! Там Че убили! — перегородил дорогу Костику Рыжов.
— Так и есть. У меня в домашнем альбоме фотки есть, где я маленький с Фиделем Кастро и Че Геварой. У меня до Боливии батя в посольстве на Кубе работал. Даже орденом кубинским награждён.
— С Че Геварой фотография? — опять преградил дорогу председатель.
— Да, на коленях у него сижу.
— Покажешь. Стой. Костя, а можешь для нашего колхоза копию сделать? Закажи в ателье. И если можно, пусть увеличат. Опять стой. Давай-ка мы тебя припашем. Не знаю, выиграешь ли ты область, а уж тем более первенство СССР, но лекцию про Кубу и Боливию через неделю в клубе устроишь. И чтобы фотографии были к тому времени.
— Мне на Кубе два года было…
— Ну учился же ты чему-то в институте? Лекция через неделю, готовься. А вот и пришли. Вон, пацанва тебя уже ждёт.
Событие сороковое
При простуде эффективнее пить не молоко с мёдом, а коньяк с медсестрой. Народная мудрость
— Марина? Ты чего тут делаешь?
Левин вышел из… Левин бочком и ползком выгрузился из зелёной Волги и обнаружил сидящую на лавке у его подъезда демонессу Марину.
— Тебя, растудыт твою растак, где носит? — ответила вопросом на вопрос медсестра.
— Извини, любимая, с друзьями в спортзале задержался.
А чего, правда же!
Пацаны Костика не отпускали, тренер Костю не отпускал, потом
Всё, хватит жить, как попало, нужно переезжать в колхоз «Завет Ильича». Это же его колхоз. Он Ильич или не Ильич? Будет ходить по пыльным дорогам в дорогом импортном костюме, переедать каждый день и вскоре войдёт в категорию супертяжей и там всех на соревнованиях просто массой задавит.
— Тебе надо вечером повязку менять. Я тебя уже два часа жду.
— А позвонить?
— У тебя никто трубку не берёт, — зло выдала Марина.
— Да не может быть? Родители в Аргентине, я в колхозе. Странно. Я домовому на вид поставлю. Нефиг отлынивать от работы.
— Я думала, за хлебом там вышел, — надулась дьяволица и встала со скамейки.
Ох, держите меня семеро. Короткая юбка ноги показала целиком. От коренных зубов.
— Кхм.
Левин отвернулся. Лукомор обещал вернуть Марьяну.
Японский городовой! А как он её узнает? И как она его узнает? Она же будет в теле реципиента. Реципиентки. И!!!??? Как узнать? Да и он на Владимира Ильича Левина сейчас не больно похож. А куда в первую очередь пойдёт Марьяна? К их дому. И на стадион. И к их скамейке. Нужно там обязательно оставить для неё знаки. На скамейке, скажем, вырезать ножичком «Марьяна» и рядом… А что — номер телефона? Не пойдёт. «В шесть часов вечера после войны»? И ходить туда каждый день в шесть вечера. Прилично от его теперешнего дома. Ладно. Можно написать конкретно: «Среда в семь вечера». Уже план. И у подъезда то же самое намалевать, только время и день изменить.
— Пошли, Марин. Меня в колхозе вкусняшками завалили. Пирог ещё тёплый и сливками запивать будем. Сметаной сиречь. Пошли, сделаешь перевязку, а то я находился сегодня — еле ноги переставляю.
А потом была пытка. Короткая, но пытка. Марина прошла в открытую им дверь подъезда и умышленно стала подниматься перед ним на второй этаж, виляя всяким выпуклостями. Эх, где мои семнадцать лет? Ага, были в позапрошлом году. Но с дыркой в животе глупости глупить тяжело. И опять же — Лукомор обещал Марьяну. Нет. Это просто пытка — и ничего более. Месть ждуньи.
Всё же так себе из Марины медсестра. Она всё больно делает. Укол сейчас антибиотичный больно поставила — воткнула иголку в зад тощий Костиковый и потом ещё её туда пропихнула. Хоть вой. Хоть волком. Потом больно отдирала присохшую повязку. Потом больно промывала фурацилином. Потом… Потом всё это кончилось, и она привстала со стула, на котором сидела, меняя повязку, и умышленно бюстом Левина по носу припечатала. Не, это уже не больно. Но потом… Не, рано ещё такие упражнения делать. Не было потом.