Проклятие Ивана Грозного. Душу за Царя

Аксеничев Олег

Повертев в руках перстень, Андрей положил его на место, в тайник, прикрыв, как ничего и не было, дощечкой. Нам, мол, чужого не надо, мы не воровать пришли. Мы — за справедливое перераспределение полученного продукта.

Андрей поперхнулся от собственных мыслей.

Осторожно выглянул на улицу.

Кого заинтересует понурый зеленщик, неспешно толкающий свою тележку по улицам Еврейского города? Грубая грязноватая дерюга, прикрывавшая тележку, говорила, что гешефт на сегодня немножко удался, совсем чуть-чуть, чтобы честный еврей мог заплатить налоги.

И почему бы

зеленщику не выйти за стены города к берегу Влтавы, не залюбоваться на Карлов мост, рассекающий небо и землю по левую руку от усталого труженика? И не заглянуть в кусты? С кем не бывает...

Сильнее мог удивить вышедший вскоре из кустов молодой дворянин в камзоле иноземного, скорее всего, испанского, покроя и в дорогом тёплом плаще. Несущий что-то похожее на большое блюдо, завёрнутое в парчовую поблескивающую ткань. Но дворянин быстро нашёл носильщика, за мелкую монетку сноровисто доставившего нетяжёлый груз в «Золотой грифон», и налегке уже не вызывал подозрений.

А уж торговец оружием и украшениями Михаэль Колман, увозивший из Праги, помимо прочего, тёмное зеркало с изящным позолоченным багетом, тем более был в своей стихии.

Сколько ещё рук пройдёт седьмой щит, сделанный Бен-Бецалелем? Так ли это важно? Главное — чтобы он в конце пути добрался до получателя.

Грозного царя всея Руси Ивана Васильевича.

1 2. Трон на крови

осле страшного пожара, уничтожившего в прошлом году всю Москву, царь Иван Васильевич Грозный перебрался сначала в Александрову слободу, а оттуда — в Новгород Великий. Знал государь, что чем дальше правитель, тем лучше работает русский человек. Вот пусть в спокойствии и без боярских окриков возрождается столица, светлеют новые деревянные срубы на месте сизых пожарищ.

По весне шведский король Юхан получил от царя московитов заносчивое и оскорбительное послание. Потянулись к Новгороду конные и стрелецкие полки, зачавкали по заплывающим водой грязным колеям колеса пушек. Иван Васильевич открыто готовился к войне за Прибалтику.

Заспешили иноземные гонцы, как открыто, от посольств при царе, так и тайными тропами. Такой вот всадник на неказистой, но выносливой и быстрой степной лошади обогнул русские пограничные разъезды у Путивля, чтобы через несколько дней спешиться перед воротами Перекопа.

— Срочно в Бахчисарай, Девлет-Гирею в собственные руки! — прохрипел гонец пересохшим горлом.

И не стал пить, пока не проводил взглядом нового гонца, погоняющего коня.

— Повелитель московитов — не только трус, но и глупец, — сказал крымский хан своим мурзам-военачальникам, прочитав послание. — Бросить столицу ради призрачного успеха в войне на севере... Но мы же не безумцы, как он!

Хан приподнялся с шёлковых, вышитых золотом подушек низкого трона.

— Приказываю! — величественно протянул руку к подданным. — Собрать к следующей луне всех мужчин, способных носить оружие. Этот

удар будет последним. Русь перестанет существовать. Я хочу увидеть над Кремлем зелёное знамя Пророка!

— Аллах акбар! — услышал хан в ответ.

Крымский татарин не пашет землю и не занимается ремеслом. Его работа — быть конным воином, сопровождать хана в походах. Быть частицей сети, что забрасывается на земли соседей, собирая улов из рабов и награбленной добычи.

Лавина в сто двадцать тысяч всадников сметёт жалкие заграждения у Оки, на южной границе Руси. Стены Кремля, только очищенные от копоти, примут на себя новую долю пепла и сажи. И, пока на Ивановскую площадь с надсадным скрипом будут рушиться кресты с куполов соборов, над Фроловской башней Кремля горделиво заполощется зелёное знамя с серебряным полумесяцем.

Это же не мог не представить и Иван Васильевич.

— Крымский царь не ждёт большого войска на наших южных рубежах, думает, что я всё забрал в Ливонию, — говорил он в новгородском Государевом дворе своим воеводам. — Пусть и дальше обманывается, пока не подойдёт к Оке. Не пустите его дальше, господа бояре да воеводы, не дайте повториться прошлогоднему! И не город жалко, дома — дело наживное... Людей так быстро Русь не народит. Вбейте врага в землю, чтобы дорогу к нам забыл! Вам вся слава будет...

Иван Васильевич вскинул лобастую голову, выставил вперёд поседевшую бородку клинышком. Повторил:

— Вам и воинам вашим. Мне Новгород покидать нельзя, чтобы не переполошить ворога раньше времени. Он войско наше в битву поведёт!

Царь указал на князя Михаила Воротынского. Воевода только качнул вбок головой (мол, не ожидал), степенно поклонился в ноги царю, прошуршав кольчугой.

— Мне лучший в войске нужен, — продолжил царь, обращаясь к Воротынскому. — А кто свару за место учинит — руби голову, как если бы от меня приказ получил. И не клянись, что сделаешь всё... Сам знаю, что сделаешь. Земство собирай, воевода; крестьян да ополчение дворянское!

Теперь только князь Воротынский понял смысл вчерашней беседы с государем. Остановив в переходе Двора попавшегося навстречу воеводу, Иван Васильевич проговорил, насмешливо и пристально глядя в его глаза:

— Брата твоего сосланного обижаю — про то ведомо ли тебе?

— Дозволь не поверить, государь! — осторожно ответил Михаил Воротынский.

— Не дозволю! Вот, смотри бумагу, жалуется тут: ему, семье его и слугам их не присылают полагающихся из казны рейнских и романских вин, изюма, чернослива и лимонов.

— Ужасно, государь, — осмелился улыбнуться в ответ князь Воротынский.

— Смеёшься?

Царь вскинул посох, перехватил его поудобнее, с силой воткнул в деревянный пол.

— А ведь и правильно — смешно!

И пошёл дальше, сопровождаемый полудюжиной опричников.

Выходит — прикидывал заранее, кого во главе войска ставить? Прощупывал?

Потому и всматривался так пристально в лицо князя, ожидая мелькнувшей тени озлобленности...

Воевода отъехал к Москве тем же днём, с небольшим отрядом, чтобы не насторожить шныряющих под Новгородом соглядатаев из иноземцев и предателей.