Проклятие рода
Шрифт:
– Какое? – буркнул король.
– Король Фредерик, он же герцог Готторп-Гольштейна уже довольно стар, у него имеется, как и положено наследник – Кристиан, который в случае смерти отца станет королем Дании. – спокойно излагал свои мысли проповедник.
– К чему ты мне все это рассказываешь? – недоуменно посмотрел на своего советника Густав.
Олаф, не обращая внимания на реплику короля, продолжал:
– Этот Кристиан женат на принцессе Доротее из Саксен-Лауенбургского герцогства. А у нее есть очаровательная, как говорят, сестра Катарина, которой исполнилось семнадцать. Если шведский король породниться с двумя северогерманскими герцогствами и датским королевством сразу, то, по моему мнению, это будет неплохой союз. У немцев есть деньги и армии, а у датчан земли, которые ты хочешь возвратить Швеции. Вместе с принцессой Катариной ты получишь то, чего так сейчас не хватает и что даст возможность избавиться от назойливых любекских ростовщиков. Тем временем, смута в Дании уляжется и можно будет миром решить наши территориальные проблемы.
– Принцесса, говоришь… - задумался Густав, - ну что ж, та же курочка, которую можно слегка потоптать. Даже самому интересно! Ха-ха-ха! – вдруг рассмеялся король. – Принцесс у меня еще не было. Посмотрим, какие они там, когда скинем с нее тряпки. Ха-ха-ха! – Густав забавлялся.
– Я думаю, - смиренно перебил его Петерссон, - что с принцессами следует себя вести, - он замялся на мгновение, подыскивая нужные слова, - несколько помягче.
– Да, брось ты, Олаф, - отмахнулся король, - ты воли много видно дал своей жене. А все они одинаковы и служат лишь для того чтобы нас услаждать да рожать потомство – будущих солдат или… или королей. Слушай, Петерссон, - вдруг глупая ухмылка поползла по лицу Густава. Его осенило. – А она ведь наверно девственница?
– Я думаю, - проповедник даже смутился, - это само собой разумеется. Принцесса невинна.
– О, как давно я не встречал невинных девственниц! – Густав прямо развеселился не на шутку. – Приелись уже наши дворцовые шлюхи, что служанки, что знатные дамы. Так когда, говоришь, свадьба?
– Густав, - устало отозвался советник, - еще нужно обо всем провести переговоры. Мы не знаем намерений ее родителей. Может, она уже кем-то сосватана. Может, обручена с кем-то.
– Плевать! – перебил король. – Все можно отменить. Главное, чтоб была невинна. Остальное – твоя забота. Отправляйся, не мешкая в Саксен-Лауенбург, и не тяни с переговорами. Хотя возьми с собой молодого Стенбока. Не гоже, чтоб Швецию представлял один человек в сутане. А Густав Стенбок прекрасный воин, и в отличие от меня умеет излагать свои мысли довольно красноречиво. Пусть подберет себе надлежащую свиту с отличным оружием и блестящими доспехами. Мы должны произвести впечатление. Олаф, я хочу жениться на принцессе-девственнице. И чем скорее, тем лучше. – Густав прямо горел от вожделения. – Давай, давай, не засиживайся здесь! – Он просто выгонял Петерссона. Но советник не хотел уходить, не выяснив еще один вопрос с королем.
– Ну что еще? – Густав недовольно поморщился. – Эй! Слуги! – крикнул людей, мигом появившихся в зале, и жестом показал, что нужно убрать следы его вспышки гнева и снова накрыть на стол. – Ну что ты еще хочешь от меня, Олаф? – и вновь слугам, - пришлите мне кого-нибудь из придворных дам. Сами знаете! – разъяснил недвусмысленно.
– В Далекарлии случилось что-то вроде эпидемии одержимости. Местный священник утверждает, что все это происки дьявола и просит направить к нему комиссию.
– Да что там происходит в этой Далекарлии? – раздраженно отреагировал Густав, наблюдая за тем, как слуги торопливо наводили порядок в зале и расставляли на столе новую посуду, бутылки с вином и несли новые блюда. – Эй-эй, поосторожнее!
– прикрикнул он на одного из них, кто сдвигал всю королевскую переписку в сторону. – Забери ты их себе, Олаф! Зачем мне все эти бумаги? Помимо советника, я назначаю тебя заведовать моей канцелярией! – Петерссон кивнул согласно. – А мне будешь рассказывать лишь суть того, что пишут и готовить ответы. Так что там еще в Далекарлии? И где именно?
– Пока речь идет о Море. – Советник не преминул сразу же приступить к сбору всех листов пергамента, собранных в кучу на столе, чтоб не откладывая в долгий ящик унести с собой.
– Мора, Мора… - нахмурился король. – Ведь там все и начиналось… Бешеная гонка на лыжах от датских собак, что шли по моему следу, как свора гончих псов…, далекарлийцы… упрямые, свободолюбивые, неразлучные с топорами, которыми они валят деревья и мажут масло на хлеб, и которые поднялись, как один, когда я их позвал… и которые уже дважды поднимались против меня… Они мне дороги, как дети… Иногда мне кажется, что я как Моисей веду своих шведов через пустыню и всех неверующих в истинную цель похода вразумляю карами Господними. - Густав теребил бороду в задумчивости, - Оттого и казню их без жалости, ибо нет другого способа сломить их упрямство. Так что там опять с ними приключилось?
– Священник из Моры сообщает, что некоторые дети стали падать в обмороки и с ними случаются спазмы. Когда он расспрашивал подробности, то все признались, что их похищают ведьмы и уносят к себе на шабаш. В колдовстве обвиняют троих женщин – из них одну девицу 22 лет, одну замужнюю крестьянку, и, кажется, семидесятилетнюю старуху.
– Не верю я в эти россказни о ведьмах и колдунах. – поморщился король. – У нас издревле в деревнях лечили травами да снадобьями, что собирали ворожеи и знахари. Может, кто-то из них и занимался колдовством, но я не припомню случаев, когда они вредили людям.
– Лютер учит нас, что нет разницы между черной и белой магией, как ты говоришь. Все они еретички, служащие лишь подстилкой дьявола. Тем более, что очередные волнения в Далекарлии будут совсем некстати. – Жестко ответил Петерссон.
– Хорошо! – тряхнул головой Густав. – Но ведьмами всегда занималась римская инквизиция, а наши взаимоотношения с Климентом окончательно расстроились. Что ты предлагаешь?
– Инквизиция будет существовать всегда, не зависимо от того остаемся мы в лоне римско-католической церкви или принимаем Аугсбургское исповедание веры, ибо это есть очистительный орган христианской церкви в борьбе с ересям и колдовством! Я хочу направить в Далекарлию двоих человек. Один из них – отец Герман, наш ярый последователь, бывший монах-францисканец, недавно прибывший из Виттенберга от самого Лютера, другой – отец Мартин, приор доминиканского монастыря в Улеаборге.
– Постой-ка, отец Матрин, это тот доминиканец-инквизитор, что занимался одержимостью блудом в монастыре Святой Биргитты?
– Да, король! – утвердительно кивнул Петерссон.
– Тоже доминиканец, как и епископ?
– Густав, в католической церкви все принадлежат к какому-либо ордену. – Терпеливо пояснил ему советник.
– С белым священством было покончено, если мне не изменяет память, кажется при Григории X, в XIII веке.
– Почему он? Насколько я помню, многие были недовольны мягкостью приговора вынесенного им?
– В этом весь смысл! Отец Герман отличается крайней нетерпимостью к еретикам, а отец Мартин слывет, как дотошный следователь, требующий тщательного изучения всех материалов дела.
– Так они никогда не сойдутся во взглядах и не смогут вынести приговор! – фыркнул король. – Один ярый последователь Лютера, а другой ревностный католик.
– Мы все были католиками. И отец Герман не исключение. Подобный процесс лишь ускорит взаимодействие новой церкви с отмирающей старой. Все священнослужители Швеции постепенно войдут в новое русло учения Мартина Лютера. Тем более, что третьим судьей будет священник из Моры. – Петерссон успокоил короля.
– Хорошо! Отпиши епископу в Або, пусть передаст этому доминиканцу мое указание собираться в Стокгольм, а затем в Далекарлию. Но не раньше весны! Может все уляжется само собой и выясниться, что священник из Моры слишком переусердствовал с проявлениями дьявола в своей деревне. О! Вот и мои подружки! – Король бурно отреагировал на появление в зале двух дам. – Не составите ли нам с Олафом компанию за этим столом?
Две красотки, лет двадцати пяти, выразительно покачивая бедрами, приблизились и расцеловали короля. Одна была довольно приятной полной блондинкой, хотя ее милое личико и портила небольшая курносость, другая брюнетка, с правильными чертами лица, несколько более худая в талии, чем ее подружка, но это лишь подчеркивало пышность ее бюста.