Проклятие рода
Шрифт:
– Лет двести, говоришь… а сталь какова? Ни ржавчины…
– Умели делать и тогда… - Пожал плечами Беннет.
– А у тебя? – Андерссон сделал шаг в сторону, обходя монаха, и посмотрел в упор на Гилберта. Юноша не шелохнулся, не отвел взгляд в сторону, и меч не протянул. Рыцарь нахмурился. Брат Беннет снова постарался встать между ними.
– Отойди, монах! – грубо сказал наместник, опять сдвигаясь. – А ты, видать в отца пошел… - Андерссон сощурился, смотрел злобно.
Гилберт молчал, лишь синева глаз приобрела отблеск стали.
– А ну-ка… - рыцарь отшвырнул старинный меч, потерянный кем-то из его потомков, ходивших покорять язычников финнов, и в мгновение ока выдернул свой длинный меч. Жалобный визг оставляемых пустыми ножен неприятно прозвучал в тишине.
– Мой господин… - Беннет так и норовил встать между ними.
– Прочь с дороги! – заревел рыцарь, ударив в грудь монаха, и устремился вперед на Гилберта, замахиваясь мечом. – Я проучу тебя, щенок!
Длинный клинок со свистом разрезал пустоту воздуха. Юноша просто чуть уклонился, и вложивший всю свою силу в удар меча, Андерссон почти упал, уткнувшись концом лезвия в землю. Лишь это спасло старого война от позорного падения. Собравшись, наместник попытался нанести удар с разворота, но вновь клинок разрезал воздух, увлекая за собой хозяина. Тяжелые доспехи делали рыцаря неповоротливым, а одетый в рясу Гилберт легко уворачивался от ударов.
Андерссон решил изменить тактику. Нанес удар сверху и чуть наискось.
– Вжих! – Скрестилась впервые сталь. Меч Гилберта был много короче оружия наместника. Ему приходилось выбирать более близкую позицию к противнику и принимать удары перекрестьем. С нарастающим волнением следил за поединком брат Беннет. Увы, помочь ничем он не мог! Сыпались искры… Обманный выпад Андерссона. Отбит. Еще! Отбит. Гилберт сам атаковал и кончик его меча чиркнул по шлему наместника. Рыцарь был в бешенстве, что какой-то мальчишка, московит, дерется на равных с ним и он, Ганс Андерссон, ничего поделать не может. Мало того, частота ударов Гилберта возрастала и уже не раз старого воина спасала лишь прочность доспехов.
– Убьет, ведь, убьет его… - судорожно думал старый новгородец, видя, как его ученик постепенно начинает загонять рыцаря. Андерссон уже тяжело дышал, было видно, как по его лицу струился пот, но его преследовала неумолимая сталь и безжалостный взгляд юного противника. Еще минута, другая… и все будет кончено…
– А-а-а! – Торжествующе вдруг взревел наместник. В сшибке треснула сталь старого доброго шведского меча, что беспощадно оставляла вмятины на дорогих рыцарских доспехах. Хрустнул, и переломился клинок. В руках Гилберта оставался лишь короткий обломок, торчащий из перекрестья… Андерссон размахнулся изо всех сил, мечтая о последнем ударе, который разрубит пополам его противника. Чудо немецких оружейников тускло блеснуло в воздухе, опустилось, и на пути клинка… оказался брат Беннет. Ошеломленный Гилберт видел, как сталь перерубая кости, входит прямо в плечо его учителя и наставника… брызги горячей крови окатили юношу с ног до головы… Брат Беннер медленно опускался на землю, увлекая своим телом врубившийся в него рыцарский клинок, который Андерссон не смог удержать в руках… И в этот момент всех оглушил крик:
– Остановить! – изо всех сил к ним несся отец Мартин. В момент последнего удара, прервавшего жизнь монаха, настоятель вошел в обитель. Таким его еще никто не видел. Глаза исторгали огненные стрелы, капюшон был заброшен за спину, он поднимал к верху руки сжатые в кулаки и продолжал кричать на наместника:
– Вон! Вон из монастыря! Святотатец! Вон!
Ошеломленный неожиданной развязкой рыцарь потихоньку начинал приходить в себя. Он еще не до конца осознавал, что произошло, но крик настоятеля, как бы встряхнул его и напомнил о том, кто он есть сам. Андерссон горделиво задрал подбородок и хотел что-то сказать, но приор не дал ему открыть даже рта.
– Вот! – Отец Мартин закинул руку за спину, выудил что-то из заплечной сумки и швырнул в лицо наместнику. – Это королевский приказ! Немедленно найти судно и отправить меня в Стокгольм! А сейчас – вон из монастыря!
– Но…
– Я сказал: королевский приказ! Или король Густав для вас пустой звук? Я передам все виденное здесь ему лично! И повторяю: Вон из моей обители.
Два стражника, что прибыли вместе с отцом Мартином из Або, испуганно жались где-то позади, не желая ни во что вмешиваться. Немногочисленная братия безмолвно окружила место поединка. Кто-то из монахов опустился на колени перед лежащим навзничь Беннетом, и шепча слова молитвы, прикрыл ему глаза.
Рыцарь было потянулся за своим мечом, но отец Мартин яростно повторил:
– Вон из обители!
Андерссон вздрогнул, распрямился и стараясь гордо нести свою голову в помятом шлеме, пошатываясь удалился. Стражники на некотором расстоянии, стараясь не громыхать по булыжникам коваными сапогами, последовали с опаской за ним.
Настоятель опустился на землю и закрыл лицо руками… Все молчали. Гильберт выпустил из рук обломок меча и то, что еще несколько мгновений назад было оружием беспомощно и жалобно звякнуло о камни. Отец Мартин отнял руки от лица, поднял голову и посмотрел на юношу:
– Гилберт Бальфор, англичанин, меня вызывают в Стокгольм, и ты поедешь со мной! – голос настоятеля звучал строго и сухо. – Я не знаю, чем закончится эта поездка, но твоя судьба теперь в руках Всевышнего и будет решаться именно там. Наместник злопамятен и будет стремиться свести с тобой счеты. А вам братья Филидор и Филипп, - приор повернул голову к монахам-аптекарям, один из которых продолжал стоять на коленях у тела погибшего, - остается лишь похоронить несчастного нашего брата Беннета. Займитесь этим скорбным делом Я уезжаю, за меня останется брат Генрих. – Высокий монах, заведовавший монастырской библиотекой, низко поклонился приору.
Глава 5. Ведьма.
Вот и не стало старого Свена Нильсона. Горько рыдала Улла-Любава, плакал, утирая струящиеся слезы, маленький Бенгт. Добрую память оставил по себе старик. Целых пять лет он оберегал и заботился о них, как о своих родных детях. Хоть и звалась Улла его женой, но никаких супружеских отношений не было. Отец и дочь! А Бенгт, сын несчастной Соломонии Сабуровой и вовсе был Нильсону внуком. Ласкал его старик, баловал гостинцами, что привозил из ставшего теперь далеким и недосягаемым Новгорода. Здесь Свен был непреклонен. Как тогда вернулись, больше Улле ездить с ним он запретил. Наотрез. Пыталась было спорить – бесполезно. Так и жили. Свен уходил с товаром в Россию, Улла распоряжалась по дому, делала закупки, заготовляла новые товары, подыскивала покупателя повыгоднее на то, что Свен привезет в очередной раз из Московии. А тут вернулся старик совсем плохой. На море просквозило его, слег еще на корабле. Матросы так и принесли на руках его в дом. Выхаживала, лечила жена-дочка, да все бестолку.
– Видно, мой час пришел… - прошептал посиневшими губами старик, как-то вечером. Тяжелые хрипы вырывались из груди. – Вон там… - показал пальцем на стол, - в верхнем ящике… возьми…
– Хорошо, хорошо… - Улла старалась успокоить больного., вытирая непрерывно катящийся пот.
– Нет! – старик был настойчив. – Возьми сейчас… при меня… пока я еще… жив… - речь давалась ему с трудом.
Улла прошла к столу и открыв верхний ящик, извлекла оттуда какую-то бумагу. Показала Свену – это, мол?