Проклятие рода
Шрифт:
– Давай ее, Дженкинс!
Солдат подтащил визжавшую старуху и просунул ее голову в петлю. Она пыталась сопротивляться, но узел уже затянулся. Томас хлестнул лошадь, она дернулась с места, и грузное тело старухи в мгновение ока взлетело вверх, раздался хруст позвонков, пошли судороги.
– Быстро! Даже не обмочилась! – С сожалением произнес Дженкинс наблюдавший снизу.
– Что на нее тратить наше время..
– Отозвался Томас. – Подождем еще немного для верности? Или…
– Да, нет! Все уже! Я слышал хруст. Она сдохла. – Махнул рукой солдат. – Отвязывай!
Томас освободил веревку и тяжелый груз мяса, жира и костей, то, что еще минуту назад называлось человеком, рухнул, словно мешок на землю. Рядом тонкой змейкой сползло орудие убийства.
– Как свинья жирная! Опасался, перекладина не выдержит.
Дженкинс сплюнул на тело и, раскачиваясь, направился назад в дом. Навстречу ему выскочила растрепанная Илва и метнулась к телу матери.
Солдат прошел внутрь. Олле так и валялся на столе, оглушенный ударом, а Калле по-прежнему прятался. Дженкинс внимательно осмотрелся и заметил несколько заготовленных впрок смоляных факелов.
– То, что нужно! – Хмыкнул англичанин. Взял их все и сунул в очаг, не обращая никакого внимания на чье-то присутствие в доме. Смола жарко вспыхнула. Солдат швырнул один горящий факел в левую комнату, служившую спальней, судя по наличию какого-то подобия кровати, заваленной тряпьем. Второй факел просто бросил на пол у противоположной стены. Дом начал быстро наполняться дымом. Солдат вышел на улицу, плотно затворив за собой дверь, и осмотревшись по сторонам, нашел искомый предмет – небольшой деревянный чурбан, которым он для надежности подпер снаружи. У него оставалось еще два факела. Он прошелся, раздумывая по двору. Потом швырнул их один за другим в постройки.
– Стоят плотно друг к другу. Дерево везде старое и сухое. Пламя разгорится быстро! – Заметил с удовлетворением, и направился мимо рыдающей над трупом матери Илвы.
– Все, как и обещали, отцу Мартину! Женщину не трогали! – Показал Томасу на нее рукой.
– Да как вы посмели! – Вдруг вскричала Илва, и затрясла худыми кулачками, оторвавшись от матери. – Без суда!
– Именем короля Густава, женщина! – Ответил ей с высоты коня Томас. – Твоя мать виновна и вина ее доказана. Нам суд не нужен! Мы и есть суд! – Солдаты развернули своих коней и поскакали догонять своих.
Огонь быстро охватил все постройки усадьбы. Илва силилась оттащить в сторону тело матери, но тщетно. Языки пламени уже вырвались из-под крыши, потрескивая и шурша, подползали к ним. Перекладина, на которой только что повесили Барбро, стала обугливаться. От соседней стены дома, пахнуло нестерпимым жаром. Оставив бесполезные попытки вынести тело, женщина отползла в сторону.
Теперь она безучастно наблюдала за тем, как огонь пожирает сухую древесину, подбираясь к телу матери. На него с грохотом обрушилась злополучная половинка ворот, что стояла всегда снятая с петель у стены. Еще через несколько мгновений рухнула прогоревшая перекладина, окончательно похоронив под собой бренные останки.
Ее губы, что-то беззвучно шептали. Появились немногочисленные соседи, но близко подходить, а тем более помогать тушить пожар, никто не решался. Налетевший внезапно ветер раздул пламя, оно шипело, плевалось снопами искр, из красного превращалось в ядовито-желтое, с синеватым отливом, на мгновение скрывалось под клубами черного густого дыма и снова торжествующе вырывалось наружу. Порывами доносило из толпы:
– Старуха Барбро сама навлекла на себя…
– Их род проклят!
– Поделом…
Илва ничего этого не слышала. Окаменевшая она смотрела, как в пепел превращается все их жилище, вся ее жизнь.
– Вот она… кара Господня… за жизнь беспутную…
Повозка медленно катилась к Стокгольму. Улла дремала после всех мучений, рядом с ней прикорнул и Бернт. Где-то у заднего борта повозки, на полу скрючился связанный Хемминг. Отец Мартин беседовал с Андерсом:
– Ну теперь мне все и рассказывай, сын мой! Дорога у нас дальняя, спешить нам особо некуда…
– А что рассказывать, святой отец? – совсем по-взрослому начал мальчик. – Про семейку свою? Так вы и сами все видели… Всем бабка заправляла… Она хуже колдуньи любой…
– А мать? Отец?
– Мать меня любила, конечно… но все, как старуха скажет делала… А отец… я и не знаю его вовсе…
– Как? – удивился монах. – А я слышал…
– Олле? Да не отец он мне! Отчим! – махнул рукой мальчишка. – Он не злой… а про отца я только иногда подслушивал, как мать с бабкой спорила… Фамилию только знаю… и то, что священником он был в Кальмаре… туда моя мать на заработки ездила… шлюхой была! – у Андерса болезненно дернулась щека.
– Н-да… - Протянул задумчиво монах. – А как звали-то того священника? Может я чего слышал про него?
– Веттерман! – Мальчишка взглянул на доминиканца с надеждой.
Но тот покачал головой, стараясь припомнить:
– Подожди-ка, что-то я слышал… дай подумать…
– Как ты сказал? – подала вдруг голос Улла.
– Веттерман!
– Я знала одного пастора Веттермана. В Новгороде был…
– Точно! И я вспомнил! – Вдруг обрадовался отец Мартин, к ней повернулся. – Ведь я же видел все бумаги, им подписанные, что вас, дочь моя, касались! Так это он?
– Не знаю! – Улыбнулась девушка. – Но звали его Иоганн Веттерман, он очень был дружен с покойным Свеном.
– И моего отца звали, кажется, Иоганн! – Вдруг расцвел надеждой Андерс. – Святой отец, - взмолился он, - вы поможете узнать в Стокгольме?
– Думаю, что это не будет представлять из себя нечто очень сложное. Тем более мы едем к самому магистру Олафу Петерссону, а его брат, Лавретиус, насколько мне известно наш архиепископ. Хотя лично я с ним ни разу не встречался. Заодно и твою судьбу устроим…
– А можно мне с вами поехать? – потупил глаза мальчик.
– Куда? В Финляндию? – усмехнулся монах. – Ну, во-первых, мы попробуем отыскать твоего отца, во-вторых, я и сам еще не знаю, поеду ли я обратно в свой монастырь, или король прикажет иначе, а в-третьих, - хитро посмотрел на него отец Мартин, - ты же хотел учиться? Не правда ли?