Проклятие Валнира
Шрифт:
Сержант отсалютовал:
— Узники, милорд!
Альбрехт кивнул с отсутствующим видом, его ледяные голубые глаза уставились на узников из-под коротких темных волос.
— Ульф Уркарт, милорд, — сказал сержант, когда Альбрехт и капитан со шрамами остановились перед задумчивым гигантом. — Инженер. Обвиняется в убийстве одного сапера. Убил его кувалдой.
Они перешли к Халсу и его тощему напарнику.
— Халс Кийр и Павел Фосс. Пикинеры. Убили в бою собственного капитана.
— Между прочим,
— Молчать, мразь! — заорал сержант и дал ему затрещину.
— Ничего, сержант, — сказал Альбрехт. — А это кто? — он указал на миловидного юношу.
— Франц Шонтаг, лучник. Убил товарища по палатке, якобы в целях самообороны.
Альбрехт и капитан фыркнули и перешли к артиллеристу.
— Оскар Лихтмар, канонир. Трусость перед лицом врага. Оставил свою пушку.
Седой капитан стиснул губы. Альбрехт пожал плечами и покосился на рыцаря, который вытянулся в струнку, — воплощенное внимание.
— Эрих фон Эйзенберг, новообращенный рыцарь ордена Скипетра. Убил виконта Олина Марбурга на дуэли.
Альбрехт поднял бровь:
— Оскорбление было серьезным?
— Виконту было всего пятнадцать.
— А-а.
Следующим был тильянец.
— Джано Остини. Арбалетчик-наемник. Крал имперские ружья и продавал их чужеземцам.
Альбрехт кивнул и перешел к толстяку, который отказался назвать свое преступление. Сержант с отвращением оглядел его:
— Густав Шлехт, хирург. Обвиняется в насилии над человеком, который приносил в лагерь еду.
Альбрехт поднял глаза:
— Не понимаю.
Сержант замялся:
— Он… э-э… обесчестил и убил дочь фермера, у которого находился на постое их отряд.
— Какая прелесть.
Они оказались прямо напротив Райнера. Альбрехт и капитан пикинеров окинули его холодным взглядом. Сержант гневно глянул на него.
— Райнер Гетцау, стрелок. Самый отъявленный из всех. Колдун, который убил святую женщину и призвал мерзких демонов в лагерь. Не знаю, что и сказать, милорд. Все прочие преступны, но этот… он враг.
— Чушь, — сказал капитан пикинеров. Он заговорил в первый раз. Голос его звучал как скрип гравия под колесами. — Это не хаосит. Я бы почувствовал.
— Ну конечно, — согласился Альбрехт.
У Райнера отвисла челюсть. Он был изумлен.
— Но… но тогда, милорд, обвинения против меня должны быть беспочвенны. Если вы знаете, что я не колдун, тогда понятно, что эти существа были призваны не мной, и…
Сержант пнул его в живот:
— Молчать! Ты, ублюдок!
Райнер согнулся пополам, хрипя и хватаясь за живот.
— Я читал ваш отчет, сэр, — невозмутимым тоном сказал Альбрехт, — и я ему верю.
— Значит… вы меня отпустите?
— Думаю, нет. Из него следует, что вы гораздо более опасны, чем если бы и правда были колдуном. Вы жадный дурак, готовый продать родную землю, отдать ее на разорение.
— Господин, умоляю вас. Может, я пару раз принял неверное решение, но если вы знаете, что я невиновен…
Альбрехт фыркнул и отвернулся:
— Капитан?
Старый капитан усмехнулся:
— По мне, так они все вместе и гроша не стоят.
— Боюсь, на данный момент других у нас просто нет.
— Значит, пора приступать, не так ли?
— Несомненно, — Альбрехт повернулся к сержанту. — Приготовьте их.
— Есть, сэр. — Он подал знак охранникам. — Заприте их. Всех, кроме этого. С орочьим сердцем.
— Я не орк! — сказал Ульф, когда стражники затолкали Райнера и всех остальных в тесную железную клетку у левой стены. Еще двое увели Ульфа в дальний конец помещения, где ждал человек в кожаном переднике. Стражники били Ульфа по ногам, пока он не опустился на колени, затем распластали его руку на деревянном столе.
— Что вы делаете? — встревоженно спросил гигант.
Один из стражей приставил копье к его шее.
— А ну, тихо!
Человек в переднике достал из огня раскаленное клеймо. Оно было в форме молота.
Глаза Ульфа расширились.
— Нет! Вы этого не сделаете! Это нечестно!
Он начал отчаянно вырываться, подбежали остальные стражники и скрутили его.
Тот, что с копьем, уколол его пару раз:
— Успокойся.
Палач прижал клеймо к его руке. Зашипела обожженная плоть. Ульф завопил и потерял сознание.
От сладковатого запаха горелого мяса Райнеру стало нехорошо.
— Так, — сказал сержант, — следующий.
Райнер едва сдерживал дрожь. Рядом с ним Оскар, артиллерист, плакал, как ребенок.
Райнер проснулся от дикой боли с тыльной стороны ладони и ощущения чего-то холодного на щеке. Он открыл глаза и увидел, что лежит на каменном полу пыточной. Очевидно, он тоже вырубился, когда его клеймили.
Кто-то пнул его по ногам. Сержант.
— Поднимайся, колдун.
Приказ было трудно понять. Казалось, его разум существовал отдельно от тела — как воздушный змей на длинной веревке. Мир словно закружился вокруг него за толстой стеклянной стеной. Он попытался встать и даже на какой-то миг подумал, что уже стоит, но, когда смог снова сосредоточиться, сообразил, что все еще лежит на полу и боль тяжелой волной ходит по руке.
— Смирно, болван! — заорал сержант и снова пнул его.
На этот раз устоять получилось, хоть и не без труда, и он присоединился к остальным в неровном строю перед Альбрехтом и капитаном. У каждого узника на руке был уродливый вздувшийся ожог в форме молота. Райнер сдержал порыв взглянуть на свое клеймо. Ему просто не хотелось это видеть.