Проклятые вечностью
Шрифт:
Но когда его взгляд столкнулся с мраморным изваянием, стоящим на широком постаменте у дальней ограды, охотник впал в какое-то оцепенение. Лунный свет, падая на раскинутые в разные стороны крылья ангельского создания, заставлял статую светиться в ночи. Пройдя по заросшей ежевикой тропе, Ван Хелсинг подошел ближе, вглядываясь в безмятежное лицо совсем еще юной девушки, увековеченной в камне. Природа оставила на мраморе свой отпечаток, избороздив полунагой силуэт и волосы незнакомки мелкими трещинками, но ее лик прошел сквозь века нетронутым ни временем, ни стихией, сохранив прекрасные черты. Высокие скулы, прямой нос, большие глаза и венец длинных волос, скрывающих округлые груди — это была красота истинной аристократки, которой могли позавидовать древние богини. Но когда взгляд скользнул
То не мертво, что вечность охраняет,
Смерть вместе с вечностью порою умирает!*
Несмотря на то, что он слышал эти слова впервые, они показались ему удивительно знакомыми. Его разум начал биться в лихорадочных мыслях, пытаясь вернуть к жизни затерянные в вечности воспоминания, но все усилия терпели провал за провалом, а смысл написанных слов все глубже впечатывался в его сознание. Эпитафия, которая вначале показалась ему бессмысленным набором слов, все больше обнажала глубокий философский смысл, олицетворяющий жизнь, как замкнутый круг. Это был настоящий жизненный парадокс: ведь единственным охранником вечности была, как ни странно, смерть, которая погибнет лишь вместе с вечностью, ибо когда не будет сущего, не будет и смерти, но она бессмертна, потому что вечность не знает конца, и при том жива, ибо перейдёт чрез все века. Однако для тех, кто видел оборотную сторону ночи, был ясен и другой, сокрытый от людей смысл: ибо охранниками вечности были бессмертные — дети ночи, в их жилах не текла кровь, но они не были мертвы, они существовали в тени, вбирая с кровью жертв их знания, накапливая вековую мудрость. Каждый из них олицетворял смерть и был хранителем вечности, и лишь их погибель могла оборвать вечность, ибо вместе с прахом вампиров по ветру развеивались их вековые знания, история цивилизаций канувших в Лету, завершалась целая эпоха.
Но когда порыв ветра колыхнул молодую поросль ежевики, стелящуюся по камню, Ван Хелсинг увидел вторую надпись у самого основания плиты, едва заметную, куда хуже сохранившуюся, укрытую мхом, но все еще читаемую. Убрав сухие ветки, охотник ножом провел по очертаниям букв, чтобы слова стали более отчетливыми и прочитал:
Да сотворит Господь милость и истину с тобою!
Ибо твой грех — мой, возлюбленная сестра!
Еще раз оглядев статую с ног до головы, охотник увидел небольшой разлом — отходящую плиту у каменного постамента, говорящую о том, что когда-то оттуда было что-то извлечено или же, наоборот, положено. Подойдя к подножию почти вплотную, охотник засунул в щель лезвие ножа, которое ушло вглубь практически до основания, пропоров пустоту. Не понаслышке зная о том, что богатые семьи часто делали тайники у основания могил, Гэбриэл, используя литой клинок как рычаг, постарался отодвинуть глыбу. Скользнув по камню, кинжал высек десятки искр, издав отвратительный лязг, но все же исполнил свое предназначение. Охотник сумел отодвинуть плиту и просунуть руку к основанию могилы. Там была лишь пустота и примятая земля, но, скользнув по ней ладонью, он нащупал едва заметное углубление, продавленное каким-то тяжелым предметом в те далекие времена, когда почва была еще мягкой. Очевидно, эту таинственную вещицу забрали задолго до того, как он нашел это хранилище, а потому, вернув плиту на свое место, Ван Хелсинг уже собирался продолжить свой путь, когда его взгляд скользнул по высеченным на мраморе цифрам: 1443-1462гг. В тот же миг в разуме раздался голос Дракулы, воскрешая в памяти разговор в замке Франкенштейна и их первую встречу.
— «Эта женщина умерла в тот же год, что и граф!» — пронеслось в его голове. Это совпадение показалось ему не случайным, а учитывая то, что в пятнадцатом веке среди жителей городка была лишь одна семья, способная себе позволить воздвигнуть над усопшим подобный монумент, сомнений в том, кем была эта таинственная незнакомка, у него почти не осталось. Было ясно, что она принадлежала к роду Валериусов, оставалось непонятным другое: почему ее не похоронили в семейном склепе? Если в суждениях опираться лишь на логику, эта незнакомка была сестрой Дракулы, но ни в одной летописи
— Испокон веков кладбище было местом встречи живых и мертвых, проблема заключается лишь в том, что даже в смерти последние не могут обрести покой, потому что те, в чьих жилах течет живая кровь, не могут побороть своего любопытства, — проговорил до боли знакомый голос за спиной охотника. — Не думал, что ты доберешься так быстро!
— Я послушал твой совет! — отозвался охотник, в некоторой степени пристыженный своим поступком.
— И что же привело тебя на эту могилу? — холодным голосом поинтересовался Дракула, поравнявшись со своим бывшим другом.
— Невидимая рука! Чья-то воля! Кто эта женщина? — бросил Ван Хелсинг, с удивлением наблюдая за тем, как вампир положил на надгробную плиту кованую бронзовую розу, будто переливавшуюся при лунном свете.
— Ты мне скажи! Ведь еще несколько минут назад ты с таким рвением осквернял ее могилу, пытаясь отыскать то, что я забрал три века назад.
— Да как ты смеешь? — прорычал охотник, но, встретившись с холодным взглядом графа, смирил свой гнев.
— Не кричи. Не стоит беспокоить мертвых. Я думаю, тебе прекрасно известно, что бывает, когда они поднимаются из могил.
В тот момент между ними воцарилось гробовое молчание. Каждый из них тихо взирал на ангельский лик девушки, на щеках которой, будто слезы горести, застыли капли воды, которых охотник не заметил раньше. Она взирала на своих гостей с легкой полуулыбкой, застывшей на каменных губах, с каким-то возвышенным спокойствием, которое способно отразиться лишь на лицах тех, кто нашел упокоение в райских садах.
Ван Хелсинг не мог наверняка сказать, сколько минут, а может быть часов, они провели в молчаливой задумчивости, но одна мысль, раскаленным железом жалившая его сердце, никак не давала ему сложить эту пугающую головоломку.
— Это Изабелла? — проговорил Гэбриэл, одновременно желая и страшась услышать ответ.
— Да, — коротко отозвался вампир, даже не удостоив своего собеседника взглядом.
— Она была твоей сестрой?
— А ты проницателен! — с пренебрежением ответил вампир, глядя на эпитафию. — Единокровной сестрой. А ты, я смотрю, начинаешь по крупицам восстанавливать то, что Всевышний у тебя так бесцеремонно забрал за грехи — свою память!
И в этот момент мозаика сложилась. Селин говорила о том, что они с Дракулой любили одну и ту же женщину, и это послужило причиной их разлада, но охотник даже представить себе не мог, что этот любовный треугольник будет иметь кровосмесительный привкус. Изабелла была единокровной сестрой графа, значит, Валерий был ее отцом, но кем была ее мать? Почему о ней нет ни слова в семейных летописях Валериусов? Почему вообще об этой таинственной сестре никто не знал? Как вампир отважился на такой грех? Эти мысли тут же всколыхнули его разум, лишая всяких сомнений. Он хотел знать свое прошлое.
— Селин дала мне кое-какие ответы, но они породили еще больше вопросов, на которые, как я понимаю, можешь ответить только ты.
— Селин? Насколько мне известно, вампиры их клана не могут проникать в сознание, а значит, она взяла твою…
— Кровь, — перебил его Ван Хелсинг.
— Как это мерзко, — поморщился вампир, — а ведь многие ее собратья считают кровь оборотней отравленной! Либо у нее очень невзыскательный вкус, либо… — он посмотрел на охотника взглядом, в котором плясали озорные искорки, заставившие последнего поспешно увести взгляд в сторону, — вампир и оборотень! Как это… авангардно! Не многие решатся на такую смелость, а ты, я вижу, быстро утешился, — усмехнулся граф.
— Прикуси свой язык…
— А не то что?
— Я вырву его с корнем!
— Ну, тогда ты точно не узнаешь ни слова о своем прошлом! — заливаясь приступом деланного смеха, проговорил вампир, позабавленный реакцией охотника. — Итак, какая же истина тебе желанней? Задавай свой вопрос.
— Селин сказала, что когда-то мы были друзьями, братьями по оружию, соединившими свою кровь, но потом жизнь развела нас по разные стороны.
— Не жизнь, а любовь, власть, предательство и людская глупость! С чего ты хочешь, чтобы я начал?