Проклятые вечностью
Шрифт:
— Пожалуй, с самого начала… как мы познакомились?
— Когда мне минуло двадцать лет, я вернулся домой из турецкого плена, но за время моего отсутствия Трансильвания и Валахия изменились. Политика стала жестче, а люди коварнее. Отец, не испытывавший ко мне любви в младенчестве, с годами начал меня ненавидеть еще сильнее. Что ж, на то у него были свои причины. Он глубоко презирал мою мать, на которой женился лишь для того, чтобы укрепить свою власть, а зло вымещал на нас с братьями, но вскоре мать почила, а Валерий, наш доблестный рыцарь, нашел утешение в объятиях кухарки. Так на свет появилась Изабелла. Будучи незаконнорожденной, бастардом, она не имела никаких прав на наследные земли, но все же воспитывалась при дворе, росла на моих глазах. Жаль только я не знал всей этой правды до того,
— Именно поэтому она не смогла найти покой в семейной усыпальнице?
— Да, но дело было не только в этом – Валерий решил стереть даже память о ней, чтобы сокрыть скандальную историю, приключившуюся с его отпрысками. Так вот, когда я вернулся, страна находилась в упадке: мои братья погибли во время восстания дворян, отец с Изабеллой, ее матерью и другими верными слугами укрылись в одном из горных монастырей. Нескончаемая война иссушила ресурсы казны, а крестьяне придавались грабежу, не говоря уже о венграх и турках, пытающихся превратить эти владения в свой протекторат. Мне пришлось по крупицам восстанавливать эту страну, зачастую прибегая к кровавой резне своих же подданных, что впоследствии стало одной из причин, по которой мой верный друг поддался посулам моего отца и предал меня.
— Неужели ты до сих пор ждешь извинений? — с презрительной ухмылкой отозвался охотник.
— О, не бери в голову. Кто назвал подлым удар в спину? Я оказался слишком беспечен, слишком доверчив, а потому сам виноват в случившемся, но ты с лихвой ответишь за свое предательство, а точнее, ты отвечаешь за него до сих пор. Как говорят святые отцы: «каждый из нас несет свой крест». Но об этом я расскажу чуть позже. Хочу сразу заметить, что политика тогда была делом достаточно кровавым и, поднимаясь по ступенькам к своему трону, каждый правитель рисковал поскользнуться на крови своих предшественников. Как бы то ни было, до возвращения отца я правил этими владениями. А потом… потом нескончаемой чередой потянулись османские набеги и, созвав знамена, я выступил в поход, защищая наши рубежи от неверных. Год за годом я поливал эти земли кровью врагов и предателей и единственной отрадой моей жизни были хрупкие надежды на скорое возвращение домой. Но, к сожалению, там меня ожидал лишь один радостный взгляд дворовой девчушки. Не так уж много, но я возвращался. Навоевавшись, я приходил к ней, смердящий кровью и яростью потерь. Приходил к ней оттого, что больше меня никто не желал видеть, а в ее присутствии я находил какое-то душевное успокоение и родственную душу, забывал об одиночестве, ставшим моим постоянным спутником. Я не стоил ее наивной детской любви, но она все равно меня любила, а я отвечал ей чистой братской привязанностью. Глупая сентиментальность грозного владыки, но даже тиранам нужно тепло человеческого общения. Я оберегал ее как младшую сестру, которой, как я думал, у меня никогда не было, но однажды, вернувшись домой спустя годы, я не узнал ее во встретившей меня красавице. Она была намного красивее любой девушки, которую я когда-либо видел, и это было началом конца. Тогда-то Валерий, почувствовав надвигающуюся угрозу, стал препятствовать этому невинному общению, но так и не открыл никому истинной причины. Но в тот момент мне повезло, — с усмешкой добавил граф, — мое триумфальное возвращение оказалось недолгим. Мой отец решил укрепить свою власть династическим браком, моим браком с княжной Елизаветой, а потому мне надлежало срочно отбыть в молдавские земли. Там я провел несколько мучительных лет с нелюбимой, навязанной мне супругой, получая лишь редкие письма из дома. Но вскоре мне пришли вести о том, что Османы, собрав многотысячную армию, подступали к нашим границам, а у нас не было ни сил, ни золота, ни надежды… нам нужно было чудо! Подарок небес! И этим подарком стал ты!
— Я? — с удивлением спросил охотник, обратив на рассказчика все свое внимание.
— Да, ты! Защита от мусульман была делом всего Христианского мира, и мы обратились в Святой Орден за помощью.
— Мы оба были рыцарями этого Ордена?
— Ни одного дня своей жизни
— А я?
— Ты тоже не был рыцарем, мой друг. По иерархии ты был куда выше, чем любой из смертных. Ты был Левой Рукой Господа.
— Я не понимаю…
— Твои видения из битв далекого прошлого — это не видения, а воспоминания о прошлой жизни. Первый крестовый поход, защита Иерусалима…
— Но все эти события произошли задолго до твоего рождения, не хочешь ли ты сказать, что я бессмертный?
— И да, и нет!
— Достаточно этих загадок! — с негодованием заметил охотник, стараясь запечатлеть в памяти каждую деталь образа девушки, заключенной в мраморные оковы. Она была столь прекрасна, что даже не верилось в то, что подобная красота могла когда-то существовать в реальной жизни, а не в фантазиях художников.
— Я полагаю, что тебе известны легенды о том, что Создатель, зачастую отправляет для помощи смертным в борьбе против иноверцев свое небесное воинство! Я думаю, ты слышал сказания о том, как трое высших ангелов — предводителей божественных сил, помогли крестоносцам завоевать Иерусалим?
— Эти сказки слышали все! — ответил охотник.
— А что если я скажу тебе, что это вовсе не сказки?
— Не хочешь же ты сказать, что я… — с усмешкой, произнес Ван Хелсинг, но столкнувшись с серьезным взглядом вампира, так и не смог закончить свою речь, потому что все слова комом встали у него поперек горла.
— Во главе небесного воинства, всегда стоял архангел Михаил — первый среди равных. Правая Рука Великого Создателя! Но в помощь нам был послан другой, тот, кого величали Левой Рукой Господа!
— Архангел Гавриил! — задумчиво проговорил охотник.
— Всевышний послал нам тебя — земное воплощение его небесного воина. Главнокомандующего ратью ангелов. Того, кого величают не иначе, как архистратиг** и божественный вестник, того, чья особая роль заключалась не только в защите веры, но и в наказании падших ангелов.
— Бред какой-то! Это не может быть правдой! — обхватив голову руками, проговорил Ван Хелсинг.
— Вот и я так сказал, когда ты предстал передо мной в сияющих будто золото доспехах. В то мгновение, очевидно, я был подобен библейскому первосвященнику Захарии, потому что ты меня приветствовал теми же словами: «Ego sum Gabriel, qui adsto ante Deum»***
— Но как такое возможно? — с недоверием спросил Гэбриэл, как громом пораженный этой новостью. По правде сказать, он готов был услышать от вампира любую несуразицу, но это было уж слишком. Как мог он, не имеющий ни памяти, ни божественной силы быть предводителем небесного воинства? Как мог быть проклятый Богом оборотень носителем священной крови? Это было просто непостижимо.
— О, Гэбриэл, порой мне кажется, что наши возможности ограничиваются лишь фантазией Творца, ведущего свою игру, чтобы развеять тысячелетнюю скуку.
— Это людские судьбы, а не игра?
— Не будь наивным, мой друг. Это самая интересная игра из всех. Здесь нет мелочных человеческих розней из-за земли, скота или женщин. Это великая игра: один Бог против другого, добро против зла, и судьба всего живого положена на хрупкую чашу весов. Здесь ты — ближайший соратник Господа, и я — сын Дьявола — мы оба лишь пешки, покорно ожидающие, пока один из них решит сделать свой ход, но они оба бессмертны, как сама вечность, а потому, партия длится уже не первый век.
— Это ложь. Это просто невозможно!
— Ну что ж, если ты не веришь моим словам, не вижу смысла их тратить на пустые разговоры, — пожав плечами, отозвался граф.
— Нет, — почти жалобно простонал Ван Хелсинг, даже боясь предположить, что еще расскажет Дракула об их общем прошлом. — Продолжай.
— Как бы то ни было, выбор у меня был небольшой. Либо ты с кучкой рыцарей из Ордена, либо ничего, а хрупкая надежда была все же лучше, чем никакая. Я согласился, собрал остатки сил, и мы выступили к границе. Два года мы вели с турками партизанскую войну, защищая христианские земли от иноверцев, и были вознаграждены за это победой. Но я, как мне казалось тогда, получил еще одну награду — преданного друга, брата, разделившего со мной не только тяготы битвы, но собственную кровь.