Проклятые
Шрифт:
Второй помощник изогнул свою змеиную шею, чтобы пристально взглянуть на землянина.
– Вы не обижаетесь, выслушивая мою точку зрения?
– Какое там! Мы с вами стоим за одно, вот в чем вся штука. Вы полагаете, что мы опасны. Я же считаю, что еще немного и мы станем окончательно безобидными. Вы хотите оставить нас в покое, и я хочу того же. Возможно, нам следует помогать друг другу в наших усилиях.
– Понимаю, - сказал, расслабившись, второй помощник.
– Как вы думаете, что будет дальше?
– Все пойдет так, как я и твержу вашим коллегам уже не первый день. Вы не знакомы с нашей историей, с нашей психологией. Почитайте на досуге - многое станет ясным. Ваши военные начальники видят в землянах только солдат. Хороших солдат, которые смогут одержать ряд побед. Вы-то хоть знаете, кого
– Как насчет тех землян, которые успеют повоевать в Галактике?
– Каждого, кто попытается рассказать об этом, или кто станет продавать эти побасенки, будут считать сбежавшим из дурдома. Все равно им ничего не удастся доказать. Через несколько лет об их россказнях вообще забудут, ибо появятся новые, более увлекательные. Жизнь будет идти, как и раньше. Без изменений.
Некоторое время они шли молча. Потом Уилл вдруг остановился, внимательно взглянул на гивистама и заговорил:
– Скажите-ка мне одну вещь, почтенный второй помощник руководителя по науке. Вот я землянин. Композитор. Своего рода художник. Я провел много времени среди ваших коллег и соплеменников. Мои пожелания просты: оставьте нас в покое и улетайте, откуда прилетели. Вы хотите того же. Но есть одна вещь, которую я хотел бы узнать. Вы боитесь меня или нет?
Второй помощник осторожно пожал протянутую ему мягкую и гибкую человеческую руку.
– Нет, - солгал он,
17
Пришло время, и Уилл поднял парус в сторону Нового Орлеана. После длительного пребывания в прибрежном Белизе жизнь в суетливом, шумном, наполненном всевозможными вонючими парами, космополитическом городе била его, словно пыльным мешком по голове.
Он сразу же посетил всех своих друзей и коллег, присутствовал на триумфальной премьере симфонической поэмы “Аркадия”, заверил декана, что, мол, да, вскоре ожидается еще одна крупная работа. Уилл сошелся с умеющим держать язык за зубами, жадным дельцом в области операций с драгоценными металлами, а также оплатил все просроченные счета, которых оказалось, как он и ожидал, довольно много. Накупил новых компакт-дисков, просмотрел новые фильмы и приобрел новые книги. Он активно знакомился с представительницами слабой половины человечества, назначал свидания, но никогда ничего не обещал. Ему льстило быть всегда желанным. Впрочем, приходила минута, когда он заявлял очередной любовнице о том, что у него есть дела и поважнее ее привязанности.
Спустя много месяцев он подвязал все концы в своих делах, вывел из эллинга катамаран и на полном парусе и автопилоте вышел из дельты реки, держа курс прямехонько на юг.
Без проблем он добрался до Лайтхауз-Риф и вошел в тихие, безмятежные воды лагуны. Невозможно представить, думал он, что здесь кто-либо обитает. Хоть кто-либо, уже не говоря о сотнях пришельцев и землян, оживленно работавших под спокойной поверхностью искрящейся на солнце воды.
Вскоре он повстречался с лепаром, которого послали посмотреть, что за рыбак или турист вторгся на территорию базы. Через полчаса Уилл Дьюлак уже шел знакомыми, извилистыми коридорами. Кальдак был искренне рад вновь увидеть своего друга-землянина. Гивистамы, о’о’йаны, вейс и остальные были более сдержанны при встрече с композитором и вели себя более официально. Лишь второй помощник руководителя экспедиции по науке явился исключением. Он выразил гораздо больше чувств, чем это было принято среди гивистамов в общении с представителями иных рас. Он объяснил Уиллу, что все осталось по-прежнему и за время
Впрочем, ему было очень интересно узнать, как налаживается неземная жизнь землян. Ему было это интересно, несмотря на то, что он знал: все предприятие обречено на неудачу. Подобные же чувства, вероятно, испытывает средний, нефанатичный зритель, когда приближается к рингу боксеров-тяжеловесов. Сама мысль о том, что он заплатил за зрелище, которое будет заключаться в том, что два здоровых негра станут молотить друг друга без всякой жалости ради удовольствия трибун, отвратительна этому зрителю, и все же он платит за билет и проталкивается поближе к помосту. В таких соревнованиях есть нечто притягивающее к себе людей настолько сильно, что они не могут оторвать от этого глаз. В подобном же положении находился Уилл Дьюлак, которого распирало любопытство относительно судьбы несчастных рекрутов-землян, находившихся на службе у Узора.
Хотя землян отправляли на разные планеты, только на Васарихе они увидели настоящие сражения, только на Васарихе им удалось по-настоящему повоевать. Уиллу рассказали, что это был второстепенный театр военных действий. Несмотря на всю риторику землян-вербовщиков из первой десятки, было ясно, что офицеры Узора далеки от того, чтобы серьезно доверяться своим новым союзникам.
Кальдак служил ярким примеров подобных сомнений.
Пока продолжали поступать очередные результаты и сообщения обнадеживающего характера о проведенных тестах, которые-де указывали на большую эффективность земных солдат в бою, Уилл Дьюлак неустанно проводил свою точку зрения, изощренно находил трещины и изъяны в приводимых с’ванами данных, продолжал демонстрировать лучшие образцы земного искусства, музыки, литературы, драматургии, доказывая, что только поистине миролюбивому народу под силу достичь таких замечательных вершин.
Капитан терзался противоречивыми чувствами относительно землян и их мира. Нет, он был решительно согласен с утверждением Уилла Дьюлака о том, что человечество создало божественные образцы литературы. Это с одной стороны. А с другой, Кальдак указывал композитору на агрессивность, воинственность, которые проглядывали во многих литературных произведениях. Но разве писатели с Массудая никогда не брали за основу своих вещей упоминания о вооруженных конфликтах, никогда не пытались проследить течение войн с нравственной точки зрения? Подобные аргументы приводил Уилл. Он делал это всегда, когда они сами не приходили Кальдаку на ум. Землянин давил на капитана и давил умело. Кальдак вынужден был признавать его правоту все чаще и чаще.
Одного Кальдак не спускал землянину, когда тот начинал предполагать, что массуды дерутся потому, что им нравится драться.
Нет!
Это был тяжкий крест массудов, который навалился на них только потому, что они являлись практически единственной расой среди прочих в составе Узора, которая была способна вести вооруженную борьбу. Про чиринальдо массуды мало что могли сказать, хоть и дрались плечом к плечу с ними в течение столетий. Порой с этими великанами можно было хорошо поговорить, но заглянуть в их мысли было невозможно.
Так что тут Кальдак брал верх. Он говорил о том, что сама культура массудов и чиринальдо исключает возникновение каких-либо позитивных чувств в отношении войны в то время, как (уже не раз было подмечено в ряде случаев) только земляне умеют извлекать из бойни удовольствие. Это являлось установленным фактом и оставался только один вопрос: насколько распространено подобное отношение к войне в земном обществе. Тут Уилл Дьюлак ничего не мог поделать, несмотря на всю свою способность убеждать. Он умолкал, когда поднималась эта тема. Она была настолько серьезна и невероятна, что ксенопсихологи Узора постепенно стали склоняться к мнению о том, что существует как бы два человечества. Одно предпочитает жить в мире и создает прекрасные произведения искусства, а другое любит воевать. Трудности возникали лишь тогда, когда ученые пытались отделить одну часть землян от другой. Они почему-то не отделялись.