Проклятый дар
Шрифт:
Карга его обманула, вместо деревни вывела на остров. Ставр как-то сразу понял, что этот возвышающийся над зыбкой болотной поверхностью клочок суши именно остров.
– Эй, старая, ты куда это меня завела?! – заорал он и попытался было схватить каргу за плечо, но не отважился, под грозным взглядом ворона отдернул руку.
– Тебя как звать? – спросила она, не оборачиваясь и не сбавляя шага.
– Ставр… Степан Ставриченко я.
– Меня можешь звать Шептухой. А можешь и никак не звать, я не обижусь. Не печалься, человек, ты здесь недолго пробудешь, отпущу я тебя.
Отпустит.
За полуоблетевшим кустарником показалась покосившаяся, по виду такая же древняя, как и сама старуха, избушка.
– Пришли, – сказала карга, и ворон с радостным карканьем взмыл в серое небо. – Это хорошо, что я тебя раньше нашла, Ставр.
– Раньше кого? – спросил он, разглядывая избушку.
– Раньше Морочи. Она бы тебя не отпустила. Она таких, как ты, по своей воле никогда не отпускает.
– А теперь отпустит? – Вот угораздило же его! Мало того что чуть на гранате не подорвался, заблудился в трех соснах, так еще повстречал эту сумасшедшую. Про Морочь какую-то постоянно твердит. Что еще за Морочь такая?.. – Бабушка, мне бы в деревню, а? – Она хоть и хлипкая совсем, такую одним пальцем перешибешь, но все ж таки лучше ее не злить, а то придется потом на этом чертовом острове зимовать. – Ты мне дорогу покажешь?
– Покажу. – Карга кивнула. – Только я тебе, Ставр, сначала кое-что другое покажу. – Сказала и поманила за собой костлявым пальцем.
Он думал, в избушку, но старуха избушку обошла, вывела к небольшому, почти идеально круглому озеру. «Наверное, карстовое, – подумалось некстати, – раз такое круглое, значит, глубокое, почти бездонное».
– Гляди! – Она мотнула седой головой в сторону от озера.
Ставр посмотрел, и волосы на голове снова зашевелились, на сей раз не от страха, а от дурного предчувствия. На невысоком пригорке недалеко от берега над землей возвышались четыре холмика. Он как-то сразу понял, что это могилы: три старые, едва заметные и одна совсем свежая, присыпанная уже обветрившимся, но еще не до конца высохшим песком.
– Поглядел? – спросила карга, и ее слепые глаза снова вроде как блеснули.
– Поглядел, – сказал Ставр мрачно. – Помер кто-то, бабуль?
– Помер. – Она кивнула. – Вот тут, – костлявый палец указал на свежую могилу, – ты лежишь, человек. Уже два дня как.
Во попал! Залетел на огонек к сумасшедшей! Может, она маньячка какая! Заманивает мужиков, а потом… хоронит. Ставр попятился, вытащил из кармана пистолет.
– Не веришь? – Ведьма вздохнула, а ворон осуждающе гаркнул. – Это хорошо, что я тебя найти успела, один день у меня только оставался. И Морочь проснулась, тумана напустила. Я уже думала, не судьба.
– Стой-стой-стой, бабка! – Ставр взмахнул пистолетом. – Ты что несешь, старая? Что несешь? Вот он я, живой и невредимый! – Свободной рукой он похлопал себя по куртке. – Видала?!
– Видала, – усмехнулась она. – Я много чего на своем веку повидала, человек. И тебя мертвого, с оторванной рукой, тоже видела. Это я тебя нашла и похоронила. Пожалела дурака, не стала диким зверям на растерзание
– Все! – Ставр потряс головой, отступил еще на шаг. – Хватит с меня сказок! Пошел я.
– Погоди! – Ворон сорвался со старухиного плеча, закружил над головой, угрожающе захлопал крыльями. – Пойдем, еще что-то покажу.
– Насмотрелся уже, – рыкнул он. – Хватит с меня, старая.
– Пойдем, пойдем. Тут все близко. Вот глянь-ка, человек!
Ведьма скользнула мимо Ставра, остановилась возле поленницы дров. Он, будто телок на привязи, двинулся следом, да так и застыл с открытым ртом. На поленнице висела камуфляжная куртка, точная копия его собственной, только истерзанная и залитая кровью.
– Твоя, – сказала старуха и сдернула куртку. – Глянь-ка! – Из внутреннего кармана она достала его военный билет и измятую пачку сигарет.
Быть такого не может, фальсификация какая-то! Ставр похлопал себя по нагрудному карману, вытащил точно такую же пачку и точно такой же билет.
– А в другом кармане – компас. – В скрюченной ведьминой ладони сверкнул компас, точь-в-точь такой же, как у Ставра. – И вот это. – Старуха взмахнула невесть откуда взявшимся стволом, и Ставр испуганно отпрянул в сторону. Еще шмальнет чего доброго…
– Эй, бабка, ты полегче! Это тебе не игрушка.
– И мне не игрушка, и тебе, человек, уже тоже не игрушка. Мертвый ты, похоронила я тебя.
– Похоронила, значит? – От этих слов мир, и без того тусклый, выцвел еще больше. – А что ж я тогда тут делаю, о чем с тобой базарю? Ты, мать, прости, но на ангела с крыльями ты не похожа.
Она засмеялась дробным старушечьим смехом, а отсмеявшись, сказала:
– Не поверил, значит.
– А кто бы поверил? – Ставр сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. С зажигалкой ничего не вышло, даже искра не высеклась. Может, отсырела на этом дьявольском болоте?
– Никто сначала не верит. – Старуха согласно кивнула, сделала шаг навстречу и коснулась высохшей ладонью его груди…
…Мир всего на мгновение сделался невыносимо ярким, взорвался звуками, защекотал ноздри запахами, прильнул к щеке солнечным лучом… А потом все исчезло: и краски, и звуки, и запахи, и солнечное тепло. Осталось только стылое осознание того, что он мертв окончательно и бесповоротно. Разорвалась граната… чтоб ее…
Если бы мертвые могли плакать, он бы заплакал, но слез не было, так же как не было искры в его мертвой зажигалке, так же как не было пуль в его теперь уже ненастоящем пистолете. Обидно-то как, Господи!
– Поверил? – спросила старуха с жалостью.
– Поверил. – Ставр присел на корточки здесь же, у поленницы дров, по привычке хотел сорвать былинку, но не смог, даже не почувствовал касания. – Я, мать, одного понять не могу, – сказал, сжимая виски руками, – это ад или рай?
– Не то и не другое. – Старуха покачала головой. – Это Морочь, сынок, это она тебя закогтила. Только ты – не ее добыча, ты особенный, теневой.
– Какой?
– Теневой. Ты ни там и ни тут, зацепился…
– И за что же я зацепился? – Ставр поднял голову, посмотрел на старуху снизу вверх.