Проклятый город. Однажды случится ужасное...
Шрифт:
Он подтянул ноги ближе к туловищу и в очередной раз осторожно продвинулся вперед.
Сук прогибался под ним все сильнее. Бастиан вытянул шею, с трудом удерживая равновесие. На мгновение он увидел картину — резкий красный штрих, словно кровавый рубец, на иссиня-черном фоне… Картина не была похожа ни на одну из материнских работ, которые он видел раньше. Заодно он убедился, что мать была одна.
Очевидно, Каролина Моро догадалась о чьем-то присутствии, увидев скользнувшую по стене тень, когда сук почти коснулся стены мастерской.
Она обернулась и подняла глаза к окну. Бастиан резко отшатнулся, и сук
Он все еще лежал на земле, когда Каролина Моро вышла из мастерской. Голова у него гудела. Он замерз.
— Что на тебя нашло?! — вскричала она. — У тебя где-нибудь болит? Надеюсь, ты ничего себе не сломал?
Бастиан слегка пошевелился. Шок от падения еще давал о себе знать, но особо сильной боли нигде не ощущалось. Разве что в голове… Он провел рукой по волосам и ощутил под пальцами огромную набухающую шишку на затылке.
— Нет, все нормально, — пробормотал он.
— Но все же вам понадобится рентген, молодой человек! — сказала мать и рассмеялась — облегченно и немного нервно.
Она погладила его по щеке. Сейчас она казалась Бастиану еще красивее, чем всегда, — синеватый сумрак, отчасти рассеиваемый светом садовых прожекторов, скрыл следы усталости и печали на ее лице, оставив видимыми лишь тонкие гармоничные черты, высокие скулы, чернильный блеск темных глаз…
— Господи, как ты меня напугал!.. Я смотрю, нос ты все-таки разбил — он у тебя немного…
Неожиданно она замолчала, устремив взгляд на качели. Выражение ее лица изменилось — можно было подумать, что она только что поняла нечто очень важное, какую-то глубокую истину, и это понимание принесло ей огромное облегчение.
— Я не знаю, что ты делал на дереве, Бастиан, — сказала она, — и не хочу знать. Но ты не должен беспокоиться обо мне. Обещаешь?
Она говорила твердым, почти повелительным тоном, что само по себе внушало надежду на ее выздоровление.
— Не о чем беспокоиться. Мне уже лучше. Даже не лучше, а просто очень хорошо…
Бастиану очень хотелось в это поверить — такой спокойной и умиротворенной он не видел мать уже очень давно. Больше того — казалось, ничто не способно нарушить это умиротворение. Сейчас он понимал, что освещение тут ни при чем: в этот вечер ее лицо действительно было таким, как прежде, — отмеченным печатью нежной, загадочной и в то же время хрупкой красоты, что заставляло людей на улицах оборачиваться и смотреть ей вслед. Но как объяснить контраст между этим выражением лица и теми словами, которые она произносила еще совсем недавно в мастерской?.. И мрачный черный фон последней картины?
— Все будет очень-очень хорошо, — продолжала мать, словно во сне. — Я счастлива здесь. И ты тоже будешь здесь счастлив. Очень счастлив. Я в этом не сомневаюсь. Правда, вначале будет трудновато, но ты ведь сильный мальчик… Да, в тебе есть сила. Невероятная… Ты знаешь об этом, Дракон?
Она наклонилась к нему и поцеловала в лоб. Бастиан ощутил тонкий запах ее духов, смешанный с запахом красок, — такое знакомое сочетание…
— Ты особенный мальчик, Бастиан, — прошептала она, опускаясь перед ним на колени. — Очень особенный… Я с каждым днем в этом убеждаюсь все больше и больше. Ты мой маленький мальчик… но очень сильный. И очень особенный. И я люблю тебя
Она еще раз погладила его по щеке, улыбнулась и поднялась.
— Но завтра мы все же сходим на рентген, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке.
Именно в этот момент Бастиан с ужасающей отчетливостью понял: она не отведет его на рентген ни завтра, ни послезавтра, никогда. Потому что уже завтра она все забудет. Сейчас, как в тот далекий день, когда он разгадал тайну ее картин, и как два часа назад, когда он вышел из лицея, направляясь домой, он был потрясен неожиданным открытием: его мать больше с ними не живет. И ни с кем другим. Вот почему у нее такой спокойно-отрешенный (и такой пугающий!) вид. Вынырнув из черного омута депрессии, Каролина Моро нашла прибежище на горных вершинах иллюзий. Теперь она жила в мире, где не было ничего трагического и вообще ничего особенно важного. Где царили лишь красота и покой. Это был ее мир, в котором она была единственной обитательницей. Или, может быть, делила его с теми, к кому обращалась совсем недавно…
— Кстати, ты заметил, как вкусно пахнет по всему дому? Я испекла для тебя торт.
С этими словами она направилась к дому, оставив сына сидеть на влажной траве. Бастиан чувствовал, как к горлу подступают рыдания. Зверек в его груди жалобно поскуливал, как выброшенный на улицу щенок. В свои девять лет Бастиан только что услышал от матери окончательное и бесповоротное «прощай».
«Что с нами будет?» — подумал он.
Оставался отец… и он сам. Но им всем грозила одинаковая опасность. Откуда и почему, он не знал. Скорее всего, надо уезжать отсюда… и оставить Опаль? — тут же ужаснулся он. Нет, нужно сначала понять, что происходит. Поговорить с отцом. Найти ключ к происходящему. Таким ключом мог стать «Жюль Моро».
Глава 39
Шикарное место или не очень? Претенциозное? Модное? Вряд ли — откуда таким взяться в Лавилль-Сен-Жур?.. Да уж, нашла о чем беспокоиться: куда Ле Гаррек повезет ее сегодня вечером?
Одри вышла из ванны — очень горячей, почти обжигающей, — в которой пролежала около получаса, погасив верхний свет и оставив гореть лишь ароматическую свечу, чтобы хоть немного расслабиться. Но напрасно: ни горячая ванна, ни холодный душ сразу после ванны не сняли напряжения, оставшегося у нее после сегодняшнего разговора с Антуаном. В мозгу Одри одно за другим возникали самые безумные предположения на его счет, и наконец она пришла к выводу, состоящему из двух частей: 1) Антуан так или иначе причастен к «несчастному случаю», стоившему жизни младшему брату Бастиана Моро; 2) расправившись с младшим, он принялся за старшего.
Но почему?
Может быть, он был любовником Каролины Моро? Нет. Она никогда не отдала бы сына в лицей, которым управляет ее бывший (и опасный) любовник. Здравый смысл подсказал бы ей, что лучше держаться как можно дальше от Лавилля вообще и от фирмы «Гектикон» в частности.
Стоя перед запотевшим зеркалом, Одри слегка помассировала веки. Господи, как же она ухитрилась раздуть такой пожар из обычной любовной интрижки? Что именно вызвало такую ярость у Антуана? И что он теперь собирается предпринять?