Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди
Шрифт:
– Не имей сомнений, государь. Мы за пана Адамовича из этих бородатых москалей всю их песью кровь до последней капли выпустим.
Баторий насмешливо взглянул на не в меру ретивого князя.
– Я, полковник, еще смолоду во всем приучен сомневаться, наверно, потому и вышел в короли, – обращаясь уже к младшему Бекешу, он добавил: – Поддержи гусар своей пехотой. Мне о казаках много слышать доводилось, чего-чего, а воевать разбойники умеют.
Не сказать, чтоб польский князь и венгерский воевода шибко нравились друг другу, но повеление Стефана заставило отважных рыцарей объединить свои усилия. Перед атакой на Хоперский полк Гавриил сказал Замойскому:
– Уступаю тебе, Михай, честь исполнить королевский приказ. Полагаю, что твоим орлам склевать ястребов донских труда особого не составит. Ну а ежели казаки доблесть непомерную проявят, зря своих людей не губи, отступи да укажи им путь к обозам нашим. Разбойники, они хоть на Дону, хоть на Дунае с Вислою – везде разбойники, непременно за добычей кинутся. Тут я их и встречу, а ты с боков ударишь. Возьмем в кольцо схизматов и всех повырежем.
23
Тягостные чувства страха и раскаяния владели сердцем Новосильцева. Если со страхом все было ясно и понятно – участие в нескольких мелких стычках да разгроме хоругви Вишневецкого еще не сделало его настоящим воином и предчувствие великого кровопролития невольно холодило душу, то с раскаянием дело обстояло куда сложнее.
Поначалу самовольный уход полка, а затем язвительный совет Ивана остаться при Шуйском обидели Дмитрия Михайловича. Глядя на Княжича, он с горечью подумал:
– А ведь я его за друга почитал, душу родственную в нем увидел. Эх, люди, люди, до чего ж вы переменчивы в делах да помыслах своих.
Однако, будучи умным человеком, да еще и совестливым, царев посланник, поразмыслив, понял, что в отчуждении к нему Ваньки с Емельяном следует винить лишь самого себя, и их дружба с молодым есаулом дала трещину не нынче утром, а гораздо раньше – на совете у Шуйского. Жгучая волна стыда разрумянила лицо Новосильцева при воспоминании о том, как он, убеленный сединою родовитый князь, прибывший в войско с грамотой, скрепленной рукою самого царя, молча сидел, уткнувшись носом в стол, когда Княжич вел перед всесильным воеводой дерзкую, но праведную речь, пытаясь удержать его от гибельной затеи, не на шутку рискуя при этом своей бедовой, кучерявой головой. То, что не он один, но и другие военачальники, в том числе Чуб, не посмели подать голос в столь важном споре, было слабым утешением. А вчера вместо того, чтобы поговорить с Иваном да повиниться за проявленную слабость, он, как какой-то ярыжка, отправился по сотням одаривать подачкой обреченных на погибель станичников.
– Нескладно вышло, но теперь уже содеянного не вернешь. Будем живы – замиримся, а коль помрем, так всем нам бог судья, – тяжело вздохнул Дмитрий Михайлович, решив, что ни под каким предлогом не покинет полк и разделит участь своих новых, своевольных товарищей.
Когда хоперцы стали перестраиваться и вооруженные пиками бойцы потеснили Новосильцева, он примкнул к знаменной полусотне Ярославца, а затем одним из первых откликнулся на Сашкин призыв. Пробиваясь к старшинам, князь рубился наравне со станичниками, и даже спас от верной смерти сотника Игната Доброго, размозжив пистольной пулей голову гусару, уже было одолевшему пожилого казака.
Как ни странно, но участие в побоище излечило царского посланника от душевного недуга. Страх, томивший его перед сражением, растаял в горячке боя, словно снег на солнце, да и совесть малость успокоилась. И теперь, в ожидании еще более страшных испытаний, стоя во главе полка рядом с Чубом, Маленьким и Ярославцем, он, как и все другие, с надеждою взирал на Княжича.
24
Увидев мадьярскую пехоту, которая числом бойцов явно превосходила крепко поредевшие казачьи сотни, Княжич понял, что чутье не подвело его и в этот раз. Поддайся он на уговоры Маленького и поведи братов громить шляхетский стан – они бы непременно угодили в хитро подстроенную латинянами ловушку. Радости, однако, не было, Иван уразумел и другое – их полк, единственный из всех сдержавший вражеский удар, обречен, а проявленная им осмотрительность лишь немного отсрочила погибель доверивших ему свои головы и души товарищей.
Тем временем мадьяры бодрым шагом приблизились на расстояние мушкетного выстрела и построились в три шеренги. Первая ощетинилась упертыми в землю пиками, оградив себя тем самым от атаки казачьей лавы, две другие стали поливать станичников свинцовым градом. Меткая пальба умелых венгерских стрелков стала косить казаков не хуже гусарских палашей. Но и это было еще не все. Михай Замойский, не желая уступать победу над разбойниками Бекешу, спешно приводил в порядок свои эскадроны, чтобы вновь пойти в атаку, а со стороны лагеря показались упряжки лошадей, которые тянули за собой легкие шляхетские орудия.
– Много ль пушек у католиков, – припомнилась Ивану беседа с Шуйским.
«Сколько есть – все нам достанутся», – в отчаянии подумал он. Нет, не страх терзал сердце Княжича, а горькое чувство безысходности. Есаул прекрасно понимал, что если даже истекающий кровью полк и отобьет еще одну атаку, остатки его будут сметены огнем орудий. И он, известный всему Дону, Ванька Княжич, сотню раз уводивший казаков от засад и погонь, на сей раз не сможет ничего сделать.
– Господи, спаси и сохрани, – взмолился православный воин, увидев, как поник пробитый вражьей пулей Емельян. И всевышний вразумил его окровавленными устами атамана. Зажимая рану на груди, Чуб тихо прошептал:
– Ну вот и все, добили меня ляхи, разрази их гром.
В один миг пред мысленным взором есаула пронеслись подземелье, тлеющий фитиль, обрушенный взрывом берег и стоящая возле шляхетских пушек телега с огненным припасом. Сев в седло, он обратился к собратьям:
– Я попытаюсь с небольшим отрядом прорваться сквозь шляхетский строй. Ляхи пушки против нас выкатывают, а при них ведь пороху немеряно, надобно его взорвать. Дело, в общем-то нехитрое, нужно, чтобы хоть один из нас до повозки с зельем огненным добрался и поджег ее, иль из пистоли по ней пальнул. Как порох рванет, так не до вас полякам станет, непременно в смятение придут. Тут уж не зевайте, сразу уходите к броду. К мосту не суйтесь, там сейчас черт знает что творится.
Повернувшись к Новосильцеву, Иван с печальною улыбкой приказал:
– Ну вот, пришел и твой черед, князь Дмитрий, начальство над полком принимать. В помощники Игната вон возьми, он вояка добрый, – Ванька снова усмехнулся, припомнив прозвище сотника, и уже гораздо веселее продолжил, пожимая князю руку на прощание: – Если больше в этой жизни не встретимся, лихом-то меня не поминай, – затем, задорно подмигнув, добавил: – Впредь живи без страха, коли всякой сволочи бояться, так уж лучше вовсе не родиться на белый свет. Никого не бойся, даже своего царя, он всего лишь царь, а не бог.