Проклятый род. Часть 1. Люди и нелюди
Шрифт:
Однако и на Дону несладко Сашке поначалу пришлось. Оказалось, чтоб быть вольным человеком, надо много чего уметь. Непривычный к казачьей жизни, но гордый Ярославец не пошел на поклон к бывалым станичникам, в понимании его это означало вновь стать быдлом, теперь уже в станице, что было б еще хуже прежнего. От того и жил в своей землянке в полном одиночестве, вызывая насмешки суровых воинов мужицкой неуклюжестью. Впрочем, беглый холоп не унывал, глотнув вольного ветра, он ощутил в душе великую силу, а телесной Александру было и так не занимать – труд мужицкий подневольный взрастил ее.
Когда царев посланник стал набирать казачий полк, и Сашкин сосед – самый молодой, но самый отважный во всем войске есаул Иван Княжич вступил в него, он не удержался и последовал Ванькиному примеру. Это вовсе не был отчаянный поступок, крик истосковавшейся в одиночестве души. Просто Ярославец понял, чтоб стать настоящим воином, надо быть средь таковых, а не сидеть сычом в землянке.
Что такое счастье, Александр узнал впервые, когда Иван, отбирая лучших бойцов к себе в отряд, назвал его имя. Именно в тот миг сбылась заветная мечта, сучий выродок Сашка-холоп почувствовал себя человеком.
И теперь, оказавшись перед выбором: ему или лучшему другу погибать, Ярославец сделал его без колебаний. Запалив фитиль пистоли, он уверенно шагнул навстречу смерти. Умирать было страшно и очень не хотелось, но хорунжий твердо знал – если погибнет Княжич, то суд собственной совести, самый праведный и строгий после божьего суда, не позволит ему боле оставаться человеком, а стать снова сучьим выродком и быдлом было хуже смерти, по крайней мере, для него – воина за веру православную, вольного донского казака Сашки Ярославца.
Подойдя к телеге, доверху загруженной пороховыми бочками, пушкари еще не успели растащить их по своим орудиям, хорунжий взглянул по сторонам. Охраны не было. Вся прислуга, вооружившись чем попало, билась с Ванькой, который крепко держался в седле и, похоже, даже не был ранен.
«Вот и хорошо. Ты ж у нас заговоренный, авось вырвешься из этой кровавой круговерти», – подумал Сашка и окликнул друга.
Увидев Ярославца, Иван едва не выронил из рук булат, а немчины тут же бросились бежать к овражку. Уж они-то, пушкари, враз сообразили, что сейчас произойдет.
– Не надо, Сашка, не смей, давай фитиль зажжем, – попытался остановить его Княжич.
В это время венгры прямо на скаку начали пальбу, и одна из пуль ужалила есаула в плечо.
– Не успеем. Прощай, Иван Андреевич, прощай, мой друг и атаман. Спасибо тебе за все, вспоминай иногда обо мне, – печально улыбнулся Ярославец и, широко перекрестившись, нажал курок.
Пороховое пламя в один миг испепелило Сашкино тело да вознесло на небо его чистую душу. Такие души туда, наверное, без всякого суда принимают.
Взрыв придуманного католиком-монахом зелья был настоль силен, что разметал и немчинов-пушкарей, и мадьяров Бекеша. Ваньку с Лебедем отбросило в заросший густой травой овраг. Видать, господь одобрил выбор Ярославца, да порешил, что рано удалому есаулу в райских кущах почивать, пускай-ка лучше он продолжит свой путь земной, пусть пройдет чрез новые испытания.
27
– Надо было хотя бы сотней идти. Где ж столь малою ватагой сквозь шляхетское войско пробиться. Там же, за гусарами, еще венгерцы стоят, – горестно изрек стоящий за спиной у Новосильцева станичник.
– Молчи, гунявый. Коли такой умный, так чего здесь остался? Почему с Иваном не пошел? – строго осадил его сотник Добрый.
Князь Дмитрий изумленно глянул на Игната. В повседневной жизни он был очень мягок нравом, от того и получил свое прозвище.
Но сейчас в глазах старого воина полыхала такая ненависть, что Дмитрий Михайлович уразумел – еще немного и Игнат не станет дожидаться рыцарской атаки, а сам пойдет и поведет братов на верную, но славную погибель.
Вначале хоперцы увидели огромный столб черного дыма, затем услышали страшный гром и почуяли горячий ветер, пахнувший с вражьей стороны.
– А ведь все ж таки прорвался Ванька к шляхетским пушкам. Ишь, как взволновались крылатые, – воскликнул Игнат.
Есаулов замысел и впрямь удался. Позабыв о казаках, гусары, сбившись в нестройную толпу, глядели на взметнувшееся к небу черное облако.
– Пора к броду прорываться. Раненых не бросать, которые совсем ослабли, тех к седлам привяжите, – распорядился князь неожиданно обретшим властную суровость голосом и, развернув хоругвь, повел спасенный Ярославцем полк к переправе.
Чудовищный взрыв, прогремевший в их стане, привел католиков в полное смятение. Новосильцев хорошо расслышал, как какой-то литовский шляхтич, удирая от хоперцев, кричал своим собратьям:
– К московитам с Дону подмога подошла. Еще с ночи нас, видать, казаки обошли да из засады ударили. Все наши пушки повзрывали, теперь обозы громят.
Дмитрий Михайлович первым доскакал до переправы и остановился, решив последним перейти на русский берег. Как только замыкающая сотня вошла в воду, князь тоже начал спускаться к реке и тут, словно выросший из-под земли малоросс рванул из рук его знамя. Казак был вдвое моложе и сильней, однако Новосильцев мертвой хваткой вцепился в древко хоругви. Чубатый никак не ожидал столь серьезного отпора от хилого на вид боярина. Он было потянулся за пистолью, но передумал. Наверняка донцы, услышав выстрел, вернутся, и тогда награду за отбитое у московитов знамя на том свете придется получать. Выхватив кинжал, вражеский казак вдарил князя Дмитрия под ребра. Жалобный звон разорванной кольчуги слился с хрустом перерубленных костей. Боли Новосильцев особо не почувствовал, только руки враз похолодели и стали предательски слабеть, да в глазах потемнело.
Гаснущим взором царев посланник еще успел увидеть, как безжалостный вражина вновь взмахнул окровавленным лезвием, но вдруг нелепо дернулся и повалился с седла.
28
Помощь ближнему – святое дело, а на войне в особенности. Сегодня ты спас товарища от смерти, завтра он спасет тебя. Добрый отдал долг свой князю Дмитрию в тот же день.
Когда хоперцы стали подходить к переправе, Игнат немного приотстал. На душе у старого вояки было муторно. Лучшие бойцы полка, в том числе все старшины, погибли, лишь он уцелел и спасением своим обязан даже не друзьямстаничникам, а московскому боярину. Привстав на стременах, сотник окинул взглядом поле недавнего боя. Игнат надеялся, что, может, кто-то из знаменного отряда остался жив и тоже пробивается к броду, но на золотисто-зеленом в лучах полуденного солнца поле виднелись лишь вражеские всадники. Тяжело вздохнув, Добрый направился к одиноко стоящему на косогоре Новосильцеву.