Прокурор
Шрифт:
– А почему именно в Южноморске?
– несколько удивился Измайлов.
– Там специалисты хорошие... А у нас там неплохие связи. Дело серьезное. Не хочется абы как. Увековечить, так по-настоящему. Со всех точек зрения. Тут самодеятельность не пройдет... И завод наш на виду. Что ни говори, а Глеб Артемьевич молодец! Вот это руководитель! С размахом! Умница, думает по-современному. А ведь вышел сам из рабочих! Прошел все ступеньки. Знает, что почем.
И Захар Петрович в это время тоже думал о директоре завода Самсонове.
–
Глеба Артемьевича прислали из Рдянска, их областного центра. Он был из той категории людей, что производят приятное впечатление с первого знакомства. С открытым волевым взглядом, всегда стремительный и скорый в решениях, одетый по самой последней моде, Самсонов быстро стал заметной фигурой в городе. Да и работы развернулись невиданные по здешним масштабам. Понаехали строители, монтажники, завезли горы оборудования.
Скоро Глеба Артемьевича знал в лицо, наверное, каждый городской мальчишка. Частенько директор сам сидел за рулем персональной "Волги" и неизменно присутствовал на матчах, в которых принимала участие заводская футбольная или хоккейная команда. А тех, кто работал на машиностроительном, стали называть "самсоновскими".
Что касается Павла Васильевича, то он был заместителем директора еще при двух предшественниках Самсонова. Через полгода у Грача наступал пенсионный возраст, но он, кажется, не собирался расставаться с работой.
– Скажу вам по секрету, Захар Петрович, - заговорщически подмигнул Грач, когда за окном вагона промелькнул складской двор завода, - мы такое задумали!
– Интересно, - изобразил на своем лице любопытство прокурор.
– Категорически!
– продолжал восторженно Грач, употребляя свое любимое словечко где надо и не надо.
– Будем строить спортивный комплекс! Стадион, крытый бассейн и все такое прочее... Каково, а?
– По-моему, отлично, - ответил Измайлов.
Этот "секрет" не далее как два дня назад Захар Петрович узнал в горисполкоме.
Проводник, переходивший из одного купе в другое, добрался и до них.
– Прошу билетики, - сказал он, устраиваясь на сиденьи и разворачивая свою истрепанную клеенчатую сумку с кармашками.
Измайлову пришлось войти в купе. Грач последовал за ним.
– Возьмите и у меня заодно, - сказал он проводнику.
– Я в соседнем.
Собрав билеты, проводник ушел.
– Сейчас бы холодного боржомчику, - мечтательно произнес Павел Васильевич.
– Лучше чаю, - откликнулся Рожнов, отвинчивая крышку термоса.
– В этакую жару?
– удивился Грач.
– Вот именно, - серьезно сказал Николай Сидорович.
– Горячего и непременно зеленого.
– И, видя недоверчивое лицо Грача, продолжил: - На себе испытал. Пришлось пожить в Средней Азии. Не поверите, сорок градусов в тени, а узбеки в ватных стеганых халатах пьют из маленьких пиалушек обжигающий чай... Холодную воду -
– Бог ты мой, да еще в халате?
– покачал головой Грач.
– Веками местными жителями проверено... Мы, русские, разденемся до пояса, все время плещем на себя из арыка, и ничего не помогает. Ад кромешный, скажу я вам! А им хоть бы хны... Между прочим, читал недавно в журнале, ученые установили, что от чая понижается температура всего тела, а от холодной воды - только полости рта... Хотите попробовать?
– предложил он Павлу Васильевичу.
– Уговорили, - согласился тот.
Рожнов налил ему чаю. И оглядел присутствующих:
– Может, еще кто пожелает? Как наша дама?
Женщина, бросив негромкое "Спасибо", так же сосредоточенно продолжала смотреть в окно.
"Странная какая-то", - подумал про нее Захар Петрович.
Выпив, кажется, без всякого удовольствия чай, Грач вернул крышку от термоса хозяину, из вежливости все-таки поблагодарив его.
– Что ж, товарищи, так и будем скучать?
– весело спросил Николай Сидорович.
– Нам ведь еще ехать и ехать... Перекинемся в дурачка, а?
– Это пожалуйста, - охотно откликнулся Альберт Ростиславович.
– В дурачка, так в дурачка, - согласился и Грач.
– А вы, Захар Петрович?
– спросил Рожнов.
– Благодарю, не хочется, - отказался Измайлов.
Он не был любителем такого времяпрепровождения.
На предложение присоединиться к играющим женщина тоже ответила отказом.
Альберт Ростиславович снял с полки свою спортивную сумку, поставил на пол, на нее пристроили портфель Рожнова и раскинули потрепанную колоду карт. Чтобы не мешать, Захар Петрович вышел в коридор.
Поезд шел по зеленому коридору елей. На их тяжелых лапах висели гирлянды прошлогодних коричневых шишек. В окно врывался смоляной дух прогретого леса. Мерный перестук колес успокаивал. Захару Петровичу нестерпимо захотелось прилечь и, не думая ни о чем, погрузиться в блаженную истому. Несколько дней подряд он спал по три-четыре часа, а в последнюю ночь и вовсе не сомкнул глаз - готовил доклад. Но не пойдешь же в купе, не попросишь попутчиков прекратить игру.
А его спутникам, по всему видать, было весело: резались в дурачка с шутками и прибаутками. Грач уже со всеми перезнакомился, то и дело слышалось его любимое "категорически".
Захар Петрович не выдержал, присел на откидной стульчик, прислонился к стенке и прикрыл глаза. В голове поплыли неясные образы, накатила дрема.
– Захар...
– словно издалека донесся до его сознания женский голос. Знакомый, но давно уже забытый голос, который когда-то снился ему по ночам.
"Заснул я, что ли?" - встряхнулся Измайлов, открывая глаза.
Рядом стояла женщина. Из его купе. Она держала в руках сумочку и смотрела на него.
– Не узнал?
– спросила женщина.