Пронзающие небо

Щербинин Дмитрий Владимирович

В тот день небо было покрыто огромными, устремленными куда-то вверх словно исполинскими горами, плотными и оттого темными в своем центре кучевыми облаками, однако по краям они были покрыты золотистыми каемками, над которыми сияло высокое весеннее небо, было ветрено и оттого эти огромные обрамленные золотом горы не стояли на месте, а, меняя свои величественные формы, летели куда-то к горизонту, где волнистая поверхность моря сходилась с небом — там облака словно бы ныряли в морские глубины. Из частых широких разрывов между этими облаками лились к водам светло-золотистые солнечные потоки — там, где по волнам бежала тень от облаков, воды оставались темными, там же, где эти потоки сталкивались с морем, воды сияли переливчатым, идущим, из самых глубин янтарным светом, словно там,

в глубинах лежали огромные горы янтаря, словно все дно было усеяно им и каждый из этих камешков сиял из морских глубин, посылая свои лучи навстречу солнечным — там, где эти лучи сходились, трепетала, словно живая, золотая дымка.

А впереди сияющие стяги солнечных лучей падали к водам словно дождевые потоки, там паруса кораблей, и больших и малых, и близких и совсем дальних, едва видимых бороздили морские просторы.

— Ну вот, как получилось. — вздохнула Оля. — Я даже и не успела с ней попрощаться…

— Ты о чём? — Алёша обернулся к ней, и тут увидел, что по её гладким щекам медленно одна за другой скатываются слёзы.

— О земле, матушке родимой… Я ведь собиралась в последний раз поцеловать её, милую мою, но вот не получилось… Я ведь дочь её, словно берёза. Прощай, прощай, матушка…. А родители наши — как то они там…

— С ними всё хорошо! — грянул за их спинами, взволнованный этим разговором Дубрав. — Они конечно волнуются, ждут вас, но с ними всё хорошо, не волнуйтесь…

* * *

К вечеру даже высокие стены Орелграда стали лишь едва видными, неясными возвышенностями над волнистой линией горизонта, и то — видно их было лишь в те мгновенья, когда очередная волна, словно рука исполина, приподнимала корабль.

Алёшино и так уже истощённое тело, мучила теперь ещё и морская болезнь — он, борясь с забытьём, весь страшно пожелтевший, исхудалый, лежал в отведённой ему каюте, и держался за Олину руку с таким отчаяньем, с каким утопающий, измождённый долгим борьбой со штормом, держится за какую-то последнюю, прибившуюся к нему доску. Оля, если и мучилась морской болезнью, то никак не выдавала этого — она сидела подле своего возлюбленного, рассказывала сказки, всякие смешные истории — а сказок и смешных историй она знала огромное множество…

Она шутила и смеялась столь звонко, ясно, сильно, искренне, что и Алеша не удержался и сам немного посмеялся; но в конце концов иссушённое тело и ледяной продавливающий медальон в сердце одолели его — Алёшины глаза потемнели, и он вдруг застонал страшным, нечеловеческим стоном:

— Олечка!.. К Мёртвым берегам уносит! Страшно-страшно мне, Олечка!.. Уже нет сил бороться!.. Так страшно — Олечка, не выпускай — так страшно!..

— Я буду с тобою — ты только помни — я всегда рядом…

— Только бы вернуться. Только бы ещё раз увидеть тебя! Да когда же всем этим мученьям конец наступит…

* * *

Алёша уже знал, что, когда он вновь окажется в Мёртвом мире — его там будут ждать, приветствовать восторженными криками; и действительно — именно так всё и было — в глазах клокотал мрак, а кругом клокотали, накатывались на него, погребали под собою, эти восторженные, исступлённые вскрики, в которых чаще всего грохотало слово: "Вернулся!!!". С некоторым усилием ему удалось приподнять руку, и с гораздо большим усилием — припомнить на чём здесь остановилось безумное действо.

— Слушайте меня! — крикнул он и с болью, и с отвращением, и всё ещё не видя ничего, кроме клубящегося бесформенного марева. — Я не хочу слушать никакие ваши уговоры — не останусь! Если начнёте перечить — разгневаюсь. Ослеплю вас… — Чунг в подтверждение этих слов полыхнул золотистым светилом — послышались испуганные и восторженные выкрики. — Немедленно — ведите меня к этому вашему морю, перевозите! Я задыхаюсь! Воздуха! Во-оздуха!!!..

В том зале, в том громадном исковерканном, вывернутом дворце в котором он находился, вообще то не было так душно, чтобы так задыхаться — но к Алёше возвращалось зрение, и чудилось ему, будто нагромождения тех уродливых каменных форм, созиданию которых полностью посвящали себя эти карлики, надвигаются, сжимаются со всех сторон, и уже невыносимо тесно, он в острогранном каменном мешки, который сейчас раздробит его, подобно чудовищным челюстям. Сердце билось прерывистыми скачками, лёгкие, казалось окаменели — Алёша слепо выставил пред собою руки, и хрипел:

— Выведите меня! К морю! Скорее же!..

И тут золотистым туннелем осветил ему дорогу Чунг. Алёша, постоянно заваливаясь вперёд, что было сил побежал по этому пути, изворачивался от углов, от протянутых к нему рук… А ему вопили испуганно:

— Извольте помедленнее! Мы не можем так быстро!..

Алёша не помнил как, но он всё-таки вырвался из этого хаоса в хаос меньший — на улицу. Вокруг по прежнему топорщились острейшие углы построек, по прежнему проносились в безумном, каменном упоении массы, несущие острые камни, но над всем этим, хоть и тёмное, хоть и безжизненно застывшее, но всё же с плавными изгибами, напоминающее об ином, истинном небе, нависало небо тёмного мира. Некоторое время Алёша простоял, созерцая его, а тут уже подкатилась тяжело дышащая толпа, нахлынули перебивающие друг друга голоса:

— Не извольте так быстро! Поучите нас ещё хоть немного своей Божественной милостью! Хотя бы ещё одно чудо явите!..

— О, нет! Нет же! — в ужасе воскликнул Алёша, и закрыл лицо ладонями. Немедленно укажите мне, как пройти к морю!..

Испуганные возгласы:

— Как вам будет угодно! Вы только не гневайтесь…

И вот они повели Алёшу по улицам. Навстречу дул ледяной ветер, но он был не сильнее чем вьюга в привычном мире — для созданий с изъеденными лицами — это и вовсе было полным безветрием, и они хвалили погоду, замечая, что она должно быть, вызвана пришествием Бога, и одновременно отмечали, что, по всем приметам, в скором времени должна разразиться сильнейшая буря. Алёша старался не глядеть по сторонам, постоянно поторапливал своих провожатых, и всё шептал и хрипел: "Побыстрее бы уж… побыстрее бы…"; но всё же невольно замечал, что навстречу, словно бы и не замечая удивительную процессию, движутся бесчисленные кривые, угловатые фигурки, согбенные под тяжестью носилок, на которых высились острые груды камней тёмно-бурого цвета. Эти камни разносились по многочисленным боковым улочкам, и там мириады молоточков вбивали их в мириады углов, наращивали, подгребали один под другим, делали всё более хаотичными, противными естеству.

Алёша припомнил, что и в ином мире, на улицах Орёлграда, когда приближались они к пристани, видел подобное, и он выкрикнул сквозь сковывающий лёд, сквозь давящую на плечи холодную тяжесть отчаянья:

— Скажите — ведь эти бурые камешки везут с иного берега моря?..

— Да-да! С южной оконечности!.. А с севера это редкость — это как дар! — и тогда Алёше указали на груду светло-серых, исходящих холодом камней, которые бережно несли на необычных, круглых носилках.

— Ну, понятно, понятно. — горько усмехнулся Алёша. — Иллюзии! Горький, безумный сон! Вся ваша жизнь проходит в перетаскивании камней, у вас, оказывается, какие-то торговые отношения — камни чёрные меняются на бурые, на белые; быть может — ещё на какие-то?!.. Вы есть единый организм, который упал на это плато, и который судорожно скребётся окаменевшими, обмороженными руками, лепет из камня некое отражение своего бреда, агонии — это продолжается века — это жутко!.. Помочь вам?!! — он согнулся от очередного ледового приступа в груди, и, после тяжелейшего, мертвящего кашля, ему всё-таки удалось выпрямиться. — Я уже почти в таком же бреду как и вы… Что я могу?!.. Ну, раз вы считаете меня Богом — я Бог ваш приказываю: оставить всё и идти со мною ко Вратам…

Разом несколько голосов рассудительно заявили:

— После смерти, душа каждого из нас отправляется ко Вратам…

— Нет — не правда. — устало возразил Алёша. — Вновь и вновь возрождаетесь вы здесь, потому что даже и представить не можете, что за этими воротами. Все вы здесь — в этих каменных формах… Так пойдёте ли?

— Разве же по морю ходят? — в голосах никакой радости — видно, оставлять привычное существование им вовсе не хотелось. — Если вы настаиваете, мы могли бы построить громадный флот, но — это заняло бы многие-многие годы…