Пропасть Искупления
Шрифт:
Скорпион знал, что отец ее ребенка тоже погиб, но по ее голосу об этом нельзя было бы догадаться.
– Не надо идти вперед, Ана. Надо просто жить.
– Я знала, что ты поймешь, Скорп. Но поймешь ли ты также, что значит простить и забыть?
– Этого не будет, – ответил он.
– Никогда, даже через миллион лет. Если бы сейчас сюда вошел кто-нибудь из болванов, которые пустили под откос всю мою жизнь, думаю, я бы не сдержалась. Я хочу сказать, что злость съеживается, но при этом становится жарче. Мы просто прячем ее поглубже и следим за огоньком, который не должен погаснуть. Злость помогает нам жить дальше, Скорп.
– Только не мне.
– Ошибаешься! – пылко возразила Хоури. – Скорп, врагу не пожелаешь того, что случилось с тобой на айсберге. Я знаю, кем был для тебя Клавэйн. И на Земле ты прошел через ад. Не то удивительно, что ты один раз сорвался, а то, что продержался двадцать три года. Нельзя быть к себе слишком строгим. Мы сейчас не на увеселительной прогулке. Ты заслужил право выдать пару тумаков.
– Парой тумаков не обошлось.
– Но ведь этот человек выжил?
– Да, – хмуро подтвердил свинья.
Хоури пожала плечами:
– Тогда не о чем беспокоиться. Всем нам нужен лидер. Лидер, а не слюнтяй, который носится со своими рефлексиями.
Скорпион поднялся с места:
– Спасибо, Ана. Спасибо.
– Я хоть немного помогла или только все окончательно испортила?
– Помогла.
Кресло Скорпиона снова слилось с полом.
– Хорошо. Знаешь ли, я не умею красиво говорить. Скорп, в душе я обычная пессимистка. Судьба забросила меня к черту на кулички, мою голову нашпиговали всякой технической дрянью, и вряд ли я когда-нибудь смогу понять родную дочь. Правда, я пессимистка от безысходности.
– Я всегда старался прислушиваться к пессимистам, – улыбнулся Скорпион. Настал его черед подыскивать слова. – Я тебе очень сочувствую. Надеюсь, когда-нибудь…
Скорпион оглянулся, заметив краем глаза, что по темной дорожке «палубы» вдоль прозрачного фюзеляжа к уголку, в котором лежала Аура, идет Васко.
– Я не знаю, что сказать. Может быть, однажды ты кого-нибудь встретишь, и ему удастся притушить в тебе огонь злости. Или даже погасить его насовсем.
– Думаешь, мне станет от этого легче?
– Не знаю.
Хоури улыбнулась:
– Я тоже не знаю. Поживем – увидим.
– Скорпион! – позвал Васко.
– Что?
– Хочу вам кое-что показать. И вам, Хоури.
Они разбудили Валенсина. Васко отвел всех троих в другую часть шаттла, увеличил там прозрачность корпуса и усилил проходящий снаружи луч света, чтобы скомпенсировать излучение термоэлементов под крыльями шаттла. Все ясно увидели ночное небо. Свои манипуляции Малинин проделал так быстро и уверенно, словно всю жизнь, а не считаные дни работал с такими умными системами.
Наверху Скорпион заметил только все те же появляющиеся и исчезающие полосы света. Снова проснулось тревожное подозрение, что они несут некий важный смысл. И снова не возникло никаких догадок.
– Я ничего не вижу, Васко.
– Сейчас сделаю задержку изображения, чтобы знаки подольше не пропадали.
– А это возможно? – удивился Скорпион.
– Проще простого. – Малинин похлопал ладонью по прохладной и гладкой внутренней поверхности корпуса шаттла. – Эта старая техника столько всего умеет, что диву даешься. Нужно только правильно с ней обращаться.
– Так действуй, – сказал Скорпион.
Все смотрели в небо. Валенсин уже совсем проснулся, его глаза за толстыми очками напоминали щелки.
Полоски света наверху теперь держались по десятку секунд. Прежде полосы возникали по одной, максимум по две. Теперь в небе висел сразу десяток линий, и они были очень четкими, хотя садящееся за горизонт солнце жгло сетчатку глаз.
Наконец стало ясно, что означают эти полосы.
– Господи! – прошептала Хоури.
Глава тридцатая
Арарат, год 2675-й
Зал с ручьем изменился. Небо над головой потемнело, как ночью, птицы больше не порхали среди ветвей, сами деревья превратились в черные безликие силуэты, нависая со всех сторон, словно грозовые тучи. Звери тоже затихли, и Антуанетта заметила, что больше не слышит веселого плеска водопада. Возможно, его никогда и не существовало в реальности.
Она повернулась к капитану, который в этот раз сидел за столом один. Бренниген опять перенесся вперед на несколько десятков лет; сейчас он демонстрировал новый срез истории. В прошлый раз на нем был серебристый металлический скафандр, одну руку заменял механический протез. Теперь процесс механизации тела продвинулся еще дальше. Мудреный сам по себе скафандр мешал определить, сколько в капитане осталось живого тела, а сколько заменено протезами; с уверенностью можно было судить только о голове, благо Бренниген снял шлем и положил перед собой на стол. Капитан был лысым как колено, растительность на лице тоже практически отсутствовала – только усы, спускавшиеся подковой по сторонам рта, рисунок которого не изменился с первого явления капитана Антуанетте: по-прежнему небольшой, прямой, выдающий нерасположенность к пустым разговорам. Но это была единственная черта, которую Антуанетта узнала в капитане. Глаз у него больше не было, их закрывала полоска неизвестного полупрозрачного материала, пересекавшая лицо от края до края. Под этой перламутровой полосой мерцала сложная оптика. Череп под кожей был исчерчен тонкими светлыми линиями. Кое-где ее приподнимали изнутри неправильной формы пластины имплантатов.
– Что-то случилось, капитан? – спросила Антуанетта.
– Посмотри на небо.
Антуанетта послушалась и сразу заметила, что за те несколько мгновений, что она потратила на изучение нового капитанского облика, многое изменилось. Небо расчерчивалось полосами света – будто умелый мясник делал быстрые аккуратные надрезы на его мягкой коже. Поначалу линии казались случайными, но потом стало ясно: их расположение что-то означает.
– Джон…
– Смотри.
Появлялись все новые полосы, потом небо замерцало и покрылось яростными всполохами, и те, казалось, уже не гасли.
Полоски сложились в слова:
ВЗЛЕТАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО
– Я хотел, чтобы ты увидела это своими глазами, – сказал Джон Бренниген.
В тот же миг она ощутила, что зал с ручьем дрогнул под ее ногами. Антуанетта едва успела понять, что происходит, как вдруг вес ее тела резко увеличился. Ей пришлось опуститься на грубое деревянное сиденье перед столом. Гравитация мягко навалилась на плечи. Ничего удивительного – корабль весом несколько миллионов метрических тонн не может рывком подняться в небо. В особенности если перед этим двадцать три года простоял в километровой толще моря.