Пропавшая
Шрифт:
– Вот оно.
Я смотрю в направлении, в котором указывает его рука, и вижу нишу в каменной набережной. Круглая металлическая дверь закрывает вход в трубу, которая проходит под землей. Из-под двери тонкой струйкой стекает вода, образовывая грязную лужицу.
– Это труба Райнлей для отвода дождевой воды. Дверь открывается, когда систему затапливает, а затем снова закрывается, чтобы речная вода не попадала в трубы.
Он поворачивается и указывает куда-то мимо больницы:
– Вы двигались сюда с севера. Шли по течению реки Уэстбурн.
– Откуда она течет?
– Начинается в Западном Хэмпстеде,
– Я не заметил какого-либо мощного потока.
– Большая часть воды используется канализацией. Дверь не откроется, пока в системе не начнется потоп.
95
Серпантин – озеро в Гайд-парке.
Я представляю себя старым слепым конем, упавшим в пересохший колодец. Фермер решил, что бедолагу не стоит спасать. Желая убить сразу двух зайцев, он стал засыпать колодец землей, чтобы заодно зарыть и коня, но конь стряхнул землю и подмял ее под себя. Новая порция земли – но конь прибил и ее, медленно поднимаясь по этим ступенькам из тьмы.
Меня пытались закопать, но я всякий раз сбрасывал с себя землю. Теперь я близок к тому, чтобы выбраться, и, обещаю вам, я хорошенько лягну того, кто стоит у колодца с лопатой.
Думаю, теперь я знаю, что случилось той ночью. Мы соорудили нашу бесценную лодку, упаковав бриллианты в полиэтилен и пенопласт, чтобы ее смыло в канализацию и унесло потоком из прорвавшейся трубы. Кто-то ждал выкупа – кто-то, знавший устройство системы, например, Рэй Мерфи.
Только теперь я начинаю понимать, до какой степени был зол с того момента, как очнулся в больнице с огнестрельным ранением, преследуемый снами о Микки. Это дело значит гораздо больше, чем сумма его составляющих. Умные, дерзкие, хитрые люди манипулировали чувствами отчаявшейся матери и воспользовались моим собственным слепым желанием. Где была Микки все это время? Я знаю, что она жива. Я не могу этого объяснить или найти хоть какие-то доказательства, но в такие утра, как это, я чувствую, что она еще пребывает в нашем мире.
Синоптик Пит складывает вещи в фургон, а Крот вытаскивает батарейки из газовых счетчиков. Барри и Энгус уже исчезли в направлении метро. Уже почти семь утра.
– Я могу вас подвезти, инспектор?
Я на мгновение задумываюсь. Сегодня в полдень мне надо быть в суде. Я также хочу навестить Али в больнице. Но в то же время, раз уж я зашел так далеко, не хочется прекращать поиски. Факты, а не воспоминания раскрывают преступления. Мне надо продолжать.
– Майда-уэйл.
– Прекрасно. Запрыгивайте.
Кажется, что даже движение становится менее плотным, по мере того как мы подъезжаем к Долфин-мэншн. У меня до сих пор болит плечо после путешествия по трубам, а в носу еще стоит канализационная вонь.
Синоптик Пит высаживает меня на углу возле бакалеи, и последние семьдесят ярдов я прохожу пешком. В кармане моих брюк лежат две последние
Фасад Долфин-мэншн залит солнцем. Временами останавливаясь, я изучаю все углубления в поисках отверстий и металлических решеток. Замечаю уклон дороги и место, где трубы уходят под землю.
В некоторых домах квартиры находятся ниже уровня земли. В таких случаях предусмотрены отводы для дождевой воды, чтобы избежать затопления.
Я нажимаю на кнопку, дверь автоматически открывается, и я вижу главную лестницу Долфин-мэншн. Обойдя шахту лифта, нахожу дверь, ведущую в подвал. Темноту рассеивает тусклая голая лампочка. Ступеньки узкие и крутые, на стенах появились серые пятна плесени там, где сырость разъела штукатурку.
Спустившись по лестнице, я пытаюсь вспомнить, как выглядело это место три года назад. Подобно остальным помещениям, его перевернули вверх дном. Утопленный в нишу стены, стоит большой, ненужный теперь котел. Он диаметром футов пятнадцать, со счетчиками, клапанами и трубками разного диаметра. На квадратной медной табличке надпись «Фергюс и Тэйт». На полу валяются вскрытые мешки со штукатуркой, банки с краской, обрезки ковров и викторианская газовая лампа, завернутая в резиновый коврик.
Перекладывая весь этот хлам с места на место, я начинаю осматривать пол.
Услышав какой-то шум, я оборачиваюсь и замечаю, что на верхней ступеньке сидит маленький мальчик с пластмассовым роботом на коленях. Его брюки цвета хаки заляпаны краской, темные глаза подозрительно смотрят на меня.
– Вы чужой? – спрашивает он.
– Да, думаю, чужой.
– Мама говорит, что с чужими нельзя разговаривать.
– Очень хороший совет.
– Она говорит, что меня могут похитить. Одну девочку похитили отсюда – прямо со ступенек. Я раньше знал, как ее звали, но теперь забыл. Она умерла. Как вы думаете, умирать больно? Мой друг Сэм сломал руку, когда упал с дерева, так он говорит, что это очень больно.
– Я не знаю.
– А что вы ищете?
– Этого я тоже пока не знаю.
– Вы никогда не найдете мое укрытие. Она здесь тоже раньше пряталась.
– Кто?
– Девочка, которую похитили.
– Микаэла Карлайл.
– Вы знаете ее имя? А вы хотите посмотреть на него? Только пообещайте, что никому не расскажете.
– Обещаю.
– Перекреститесь и поклянитесь.
Я крещусь и клянусь.
Засунув робота за пояс, мальчик съезжает на попе по ступенькам и идет мимо меня к котлу. Исчезает за ним, протиснувшись в узкую щель там, где изогнутый бок котла не доходит до стены.
– Ты там в порядке?
– Да, – отвечает он, снова появляясь. В руках у него книга. – Это моя норка. Хотите войти?
– Не думаю, что я пролезу. А что это у тебя?
– Книга. Раньше она была ее, а теперь моя.
– Можно посмотреть?
Он неохотно протягивает ее мне. Обложка помята и пожевана на уголках, но я вижу картинку: утка с утятами. На внутренней стороне обложки – большая наклейка с загнутыми краями. На ней написано: «Микаэла Карлайл, 4,5».
Книжка об утятах, их было ровно пять, пошли они однажды на холмик погулять. «Кря-кря», кричит им утка, зовет своих детей, но лишь четыре сына отвечают ей. Утята по одному исчезают, но в конце возвращаются все до одного.