Пророк из 8-го «б», или Вчера ошибок не будет
Шрифт:
— У тебя какая-нибудь другая девушка есть? — спросил я.
Боря швырнул букетик в урну и спрятал стынущие без перчаток руки в карманы пальто.
— Иди домой, — сказал он. — Не твоего это ума дело, Гремислав Карпухин. Не дорос ты еще немножко.
Он прибавил шагу. Но я не отставал. Я на ходу выложил ему все, что случится дальше.
— Вот ты к ней ходишь, ходишь, — говорил я, — а потом возьмешь плюнешь и на другой женишься. А зря. Ты на другой не женись, ты потерпи. У Нины весной со своим Илюшей раздор получится. Она к тебе кинется, да уже поздно. Это
Услышав про Александра Семеновича, Боря остановился. Хмуро спросил:
— За какого Александра Семеновича? Ты что плетешь, мальчик?
— А что, есть такой Александр Семенович? — обрадовался я.
— Есть, — подтвердил он. — В институте у них преподает. Говорят, с женой живет, как кошка с собакой, и не чает куда от нее удрать. На Нину он давно поглядывает. Это я знаю.
— Вот, вот, — загорелся я. — Она за него и выскочит, если ты не проявишь выдержку.
И Боря решил проявить выдержку. Стал ходить не к Нине, а ко мне, заниматься со мной алгеброй и геометрией. Ведь запретить ходить ко мне Нина ему не могла. И дело у человека есть — бескорыстно помогает отстающему школьнику. Раньше ко мне ходил Димка Соловьев и тоже мне немного помогал. Но после разбитого окна моя мамочка категорически запретила «этому хулигану, который портит ее ребенка», появляться в нашей квартире.
Кокнутый аквариум мама, помнится, пережила более-менее сносно. Наверное, потому, что давненько сама собиралась выкинуть его. С тех пор как папа купил аквариум, в нем ни разу не меняли воду. Даже не понятно было, как в таком аквариуме еще живут рыбки.
Осколки с зеленой слизью я тогда выкинул в помойное ведро. Полы к вечеру подсохли. Я только забыл про чайник, в который собирал с Димкой рыбок, надеясь, что они очухаются. А папа пришел с работы и, ничего не зная, взял со стола чайник и напился прямо из носика.
— Черт-те что, — поморщился папа. — Гадость какая-то.
Он снял крышку, заглянул в чайник и увидел там плавающих кверху белыми пузиками рыбок. Оказалось, двух рыбок папа все-таки проглотил.
Мама ужасно хохотала и весело сказала соседке снизу, которая пришла жаловаться на протекший потолок:
— Да что вы, милая, беспокоитесь? Ну, покапало. Больше же не капает. Это ведь дети, милая, с ними и не такое случается.
— Вы идите взгляните, какое у меня пятно на потолке! — расшумелась соседка. — Кто мне будет делать ремонт?
— Ну, ну, — сказала мама, выставляя настырную соседку из комнаты. — Давайте без угроз. Высохнет — и заживете не хуже, чем прежде. Эка невидаль — водичка к ней немного протекла.
Так отнеслась мама к аквариуму. Хотя, разумеется, мне она после ухода соседки за этот аквариум все-таки выдала. Но не так уж, чтоб очень. А к выбитому окну мама отнеслась несколько иначе.
Мы сходили с Димкой за картошкой, и я сидел у Соловьевых и пытался делать уроки. Димка прямо из себя выходил, объясняя мне очередную аксиому. Но я начисто забыл все аксиомы и смотрел в учебник, как баран
Шестилетняя Зина нянчила хныкавшую Аленку. В гости к Маринке пришла подружка Ира, и они вслух учили какие-то глупые новогодние стишки. Димкина мама кормила пришедшего с работы Димкиного папу, и они тоже о чем-то разговаривали. В таком гаме не то что аксиому, сколько будет дважды два, позабудешь.
В это время в комнату ворвалась моя мама и закричала:
— Мой у вас? Я так и знала, что он околачивается у вас. Самохинская бабушка мне все рассказала. Видели бы вы, что эти уроды устроили из моей комнаты! Хоккейное поле! А кто теперь вставит мне стекла?
— Кто выбил, тот, по-моему, и вставит, — проговорил Димкин папа, наклоняя тарелку, чтобы выловить из нее ложкой остатки борща.
— Кто? — всплеснула руками моя мама. — Вы мне зубов не заговаривайте. Ваш сын выбил, вы и обязаны вставить. В комнату войти невозможно, в ней — как в холодильнике. Даже иней на полу.
Димкин папа сказал Димкиной маме, что семейный совет придется, наверное, чуточку передвинуть. Он сходил в кладовку и принес два больших листа фанеры.
— Держи, — сказал он Димке. — И не забудь ножовку взять, гвозди и молоток. Сейчас заделаешь фанерой, а завтра купишь стекла и вставишь. Мерку я тебе сам сниму.
— Что мне ваш ребенок вставит? — всполошилась моя мама. — Вы вообще думаете или нет?
Но Димкин папа не ответил, думает он или нет. Он молча оделся и отправился вместе с Димкой к нам. У нас в комнате было и вправду, точно на улице. Даже снегу намело. Димка под руководством своего отца пилил фанеру и заколачивал в раму гвозди. А мой отец сидел в пальто и шапке на чемоданах и смотрел телевизор.
— Чтобы больше не смел водиться с этим хулиганом! — закричала мама, когда Димка с отцом заделали окно, подмели опилки и ушли. — Чтобы ноги твоего дружка тут больше не было! Это он сбивает тебя с пути, калечит тебя.
Мама много еще чего обидного высказала в адрес Димки и его родителей. Она никак не могла согреться. А Димка после разбитого окна стал появляться у меня значительно реже. Тут как раз и подвернулся влюбленный в Нину Бочкареву Боря с электростанции. Я в первые дни изо всех сил по-честному старался догнать класс. Но, во-первых, я абсолютно все начисто позабыл. Во-вторых, у меня обычно получалось только то, что получалось сразу.
— На буксир его нужно взять! — кричали теперь ребята.
— Чего — на буксир? Сколько его брали? И что толку?
— Значит, нужно, чтобы его перевели от нас!
— Куда перевели? А если к нам из другого класса такого же переведут? Или еще похуже!
— А что, разве хуже бывают?
— Пускай он сам скажет, что думает!
— Пусть скажет!
Я сидел за партой, опустив голову, и грыз ногти. Класс бушевал и выходил из себя.
— Карпухин! — прорвался сквозь грохот голос Андрея Зарубина. — Ты нам все-таки скажешь, как думаешь дальше?
— Я?.. Хорошо вообще-то думаю, — медленно проговорил я, поднимая голову.