Пророки богов или Импотенты
Шрифт:
Контуженный в средней степени Георгий, которого после застолья усилиями Феди, удалось волоком перекантовать на топчан, хоть и не надул тепленького в арктическое термобельё, но оттого, что спал одетым, с красивой белой повязкой на голове, еле добежал до туалета и вообще выглядел погано… Если у тебя есть цель — постарайся достичь её, — как любил говорить знакомый киллер. Будем надеяться, что Жорик в очерченную окружностью цель попал точно.
ПЕРСОНАЖ ХАОСА Эпизод № 16
Дельта-Л попал под подозрение.
«Хорошо, — вспыхнув, ответил он клеветникам. — Но учтите, неуважаемые господа, отчитываться и оправдываться перед вами — я не собираюсь». Такой принципиальный, что спасу нет. Ещё чуть-чуть… Еще легкое движение коленом в пах… И он сам, без учёта богатого ассортимента «Булочной» начнет выпекать хлеб.
Что неподвластно инвентаризации, то не покажут в женской консультации…
— В мире, где тебе постоянно пытаются что-то втюхать, жить скверно. Необходимость пытаются заменить навязываемыми и культивируемыми желаниями потреблять… Исходя из условий бескрайнего потребления всего, русаки-славяне становятся нацией лжецов, курят в постели, стоят под стрелой и говорят ровно столько «правды», сколько ты желаешь услышать.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Возбуждаю интерес к себе… Глядишь, неровен час, надо будет в бане спину потереть, так я тебя попрошу… А тебе будет с интересом и за честь, а?
— Зря ты так резко. Изображение — вот главный и самый мощный способ коммуникаций… А ты — спинку потереть. Право, не ловко.
— Да, спинку… Тебе, как обычному маринованному перчику из жестяной банки, это должно быть лучше всех известно.
ГЛАВА 42 Свевр. Гусаров. Коммуна
Посидели, фальшиво повздыхали, пресно поговорили. Показали друг другу умение быть безразличными ко всему. Выпили безвкусной талой воды.
Кронштейн всем видом показывал, что пора и честь знать. Дел под кадык, а тут вы… Поэтому… Давай, робяты, уебыв… Уматывайте. И на лице, знаете ли, такое отталкивающее безразличие и признаки алкогольного отравления.
— За чем пожаловали, туристы-онанисты-эктремалисты? — первым не выдержал затянувшейся паузы хитрый прапор и выбросил камень из-за пазухи. Причем прапорщик на самом деле смотрелся очень эффектно. Три звезды на своих белогвардейско-разрисованных погонах он расположил правильно, зато звезды были такого размера, что сразу превратили его в генерал-полковника.
Divide et impera (лат.) — «разделяй и властвуй». Это было нормальное понимание проводимой егоркиной политики.
Своими независимыми лицами, да, что уж там, прогрессивными взглядами, наше появление в расположении коммуны, нарушало шаткое равновесие между небом и преступным промыслом.
Увидели мы много того, что ни в коем случае видеть не должны были: антисанитарию — но сейчас не об этом, врача с медсестрой в хирургическом облачении; бледных молодых женщин с отрешенными от всего глазами, смотрящими вглубь себя. Такие глаза бывают у людей либо под крутым кайфом, либо испытывающих сильнейшую, ежесекундную физическую боль. Там же в гостевых цубиках, встретили пару «чехов» (на самом деле, после пересчёта, он был в единственном лице) с их невысоким росточком, гортанными выкриками и закумариными мозгами.
Всего этого, нам видеть не полагалось. Впрочем, вопрос старосты коммуны «генерал-полковника» Кронштейна прозвучал конкретный: «Что у вас туристы в рюкзаках? Чьи вы хлопцы будете?»
Хочешь, не хочешь, пришло понимание того, что пора давать исчерпывающий, чёткий ответ. Тем более что ознакомительную экскурсию на местное кладбище под удалые песни «Колымских ложкарей», с тремя выдолбленными при помощи тола безымянными могилами — нам не поленились, организовали.
Наверняка не стоило Жоржеру с большим количеством спирта внутри, головой говорить Егорке об отмороженной мошонке, при этом делать разные движения пальцами, глумливо смеяться и намекать прозрачными словами о том, что это он, двадцать четыре года назад, просто шутки ради, подпер поленом дверь сортира.
Сейчас у Жорки, голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый стелиться на заплёванном ковре. Вечер весёлых вопросов и находчивых ответов закончился, подошло время быть убитыми, готовыми на все наркошами, после чего, неаккуратно и без отпевания уложенными в вечную мерзлоту.
Реакция Жоржера оказалось гораздо круче и быстрее моей. Своим вечно простуженным сладеньким тенорком, он затянул длинную песню казахского акына (это о том, что вижу — о том и пою) про то, как ему молодому, богатому и успешному захотелось «под бубенцы и разбойничий посвист лихого кучера» побывать на месте боевой юности. Пощекотать нервы жуткими воспоминаньями. Главное, показать своим друзьям, — здесь у него получился широкий жест в нашу, т. е. меня и кучера, напуганную и неопохмелившуюся сторону, — всё то суровое великолепие северного сияния, где ему пришлось преодолевать тяготы воинской службы.
Мне было просто хреново от выпитого вчера, кучер Федя, тот просто стоял покачиваясь и сглатывая слюну — верный признак рвоты. Драться сил не было. Но хуже всего было Жорке. От его ораторского мастерства зависели жизни безмятежных христианских душ. Жорка был еще больше неопохмеленный, так как после нашего ухода в нирвану, он пришедший в себя после табуретной анестизии, продолжал под ванильные сушки и спирт трындеть с Егором.
— А вот после северов, мы с друзьями метнёмся в город Мары, бывший полюс жары в Туркмении… — У него открылось третье ораторское дыханье, и отливать пули получалось очень качественно, хотя время от времени и покачивало, но как настоящий художник абстракционист в состоянии похмелья, он держался твердо. — Деньги для такой поездки у нас, того… этого… имеются…