Пророки богов или Импотенты
Шрифт:
Вид, хлопающего себя по карманом бывшего сослуживца, успокоил Кронштейна и он дал отмашку своим головорезам, к отбою воздушной тревоги. Расслабились и мы с Федей.
Ребята, честное слово, я видел, что дальше он хотел сказать Егору, что-нибудь ласковое и фамильярдное, типа: «Гандон ты штопано-скрюченный! За что, сука, огрел меня тамбуром по макушке? Мало я тебя драл по службе и без неё?» Но я ошибся. Муранов оказался мудрее и умнее.
— Моё любопытство и интерес моих друзей удовлетворено. — Он опять сделал широкий взмах, в нашу сторону. — Первым же бортом улетаем отсюда на материк…
После этих простых, берущих за душу слов, мы попытались гон элементарного похмелья превратить в безобразный запой. Погода была нелетная, от того с поставленной задачей коллектив единомышленников справился с честью.
Но пьёшь, не пьёшь, а до ветру лебединым шагом сходить надо. Хотя, оно конечно можно дуть и не вставая, но чувство дискомфорта от запаха мочевины раздражают не только ленивого, но и собутыльников, которые могут тельце выкатить в предбанник, а это отмороженные яйца и полный пиелонефрит с осложнениями.
При выходе удивляешься всюду натянутым веревкам, это чтобы не выйти на полдник к белым ведмедям.
Пока ходили, обозревать дырку в нужнике, заодно и срисовали окружающую действительность. В абрис попали цубики и медсанчасть, где по образному выражению в говно пьяного Егорки, «чехами» и братвой в белых халатах, творились безобразия и черти с чем распутства.
Делать нечего, пришлось доставать белый порошок, припрятанный в мешке у запасливого Феди.
Егор сбрыкнулся с копыт, контроль ослаб, позвали главного медбратэлу с кровавыми руками и гугнивого, но гордого горца Хасана Шакировича Гараева.
Хасан спирта не пил, религия не позволяет, выпил в достатке чаю. После специальной, только для него приготовленной хлебосольной заварки он шибко загорюнился, взгляд затуманился и пропал. Чтобы привести человека в чувство, отнесли его в другую светёлку и сделали внутривенную примочку с героином, пришлось колоть под язык, так как других нормальных вен у непьющего не было. Потом туда же кольнули психотропа, называемого «сывороткой правды» мог сын гор загнуться, да и хрен с ним. Париж стоил мессы.
После всех этих манипуляций узнали много интересного по поводу нахождения солнцелюбивых граждан, женщин и хирургов в этих местах.
Доктор, хлебнув неразведённой гидрашки, также рассказал много интересного по поводу хирургического вмешательства в человеческое тело…
— Современные импланты груди, — говорит, враз заплетающимся языком доктор Жибуль, — имеют оболочку из силиконового эластомера — самого инертного по отношению к организму материала.
И обращаясь к Феде, вымазывающему пальцем содержимое консервной банке, сказал:
— Сыми, сынок, майку, покажу, как и где надрез делать, что доставать, как увеличивать полезное пространство для имплантат увеличивающих грудь.
Федя погрозил ему пальцем, и сильнее сжав финку, открыл еще одну банку.
Доктор по-прежнему проявлял личную нескромность и выпячивал образованность. Он даже показал всем присутствующим один такой имплант в виде ампулы с прозрачной маслянистой жидкостью внутри.
— А, и что там, — Разглядывая на просвет содержимое, равнодушно поинтересовался я. — Может это давно разыскиваемая моча Тамерлана или гнойные выделения Сталина?
— Может и отрава… — Согласился доктор Жибуль, в пятый раз, пытаясь подцепить кусок говядины на импровизированную вилку, сделанную из крышки консервной банки. Подцепив, хряснул ещё полстакана спиртяги, торопливо зажевал и перед тем, как уйти от нас в нездоровый сон, облегчённо сказал:
— Про Марс, братья, я могу точно сказать — там жизни нет. А что в ампулах — он развел руки и щеки в стороны, — это науке неизвестно, названия вам необразованным, ничего не скажут, я их смыл.
Сказал и красиво рухнул на сложенные крест на крест руки и тут же, как полиэтиленовый лист, поднырнул в более удобную горизонтальную позицию под столом.
Ну, что ж, мы продолжаем поиск рифмы к слову «звезда»… Утро вечера мудренее… Баю-баю-баю-бай, «налитые» спиртягой глазки — закрывай!
ГЛАВА 43 Борзой. Философемы. Деды
Борзой узнав, как вождь и учитель дядя Паша, бесславно закончил свой путь — затосковал, загорюнился. Иэх-ма, а перекинуться под папироску словом не с кем… А ведь он был ему и музой и наставником, в непростом деле отъёма денежных средств у поначалу строптивых кооперативщиков… Пить в одиночку это еще хуже чем пить с прислугой, той хоть и в рыло можно врезать, а душевно покалякать с кем?
Опять в его избушке-развалюшке, опять без девок, но со всеми теми же лицами, они сели помянуть раба божьего Павла… Под разноцветные крепкие напитки и богатую закуску, все слушали шального Борзова, а он пил, закусывал огурцом, заедал черным хлебом и не переставая говорил. Остальные ели куропаток, окорока, рыбу, стол ломился, а прислуга — две достаточно пожилые тетки, совершенно бессистемно, все подносили и подносили новые блюда.
— У нас — славян, такое отношение к жизни, — задумчиво выковыривая из носа накопившееся, запинаясь, рассуждал побагровевший от выпитого Борзой, — называется по разному: кому-то нравится называть — ротожопием, а кому-то — жопоротием. Тем не менее, каждый подразумевает под этим практически, как кандидаты в президенты, одно и то же, т. е. всё заходящее в голову, не задерживается в организме, а благополучно (хотя и не всегда) покидает его через задницу. Да, это касается не только еды или питья, это относится ко всему, что попадает в голову, включая и огромную массу информации.
Он оглядел мутным взглядом, подобострастные лица и рожи… Ну, и рожи… Ладно, пусть сидят, главное то, что слушают.
— Эстетизм, его содержание и форма, огромному количеству обладателей жопоротия, вредны и чужды, — оратор икнул и выпил. — Они тяготятся такими понятиями как такт, вкус, манеры и воспитание. Крикливые бабы из ларьков, бараков и базарных рядов, перешли в калашный ряд, захватили ведущие позиции и диктуют нам всем манеры и образцы поведения…
Генаша Шумперт воспользовался паузой осмысления сказанному и положил себе на тарелку большой кусок кабаньей вырезки и густо намазал его с одной стороны горчицей, а с другой хреном. Налил коньяку, опрокинул в рот, хрустнул корнишоном и приступил к поеданию мясного. Он на каждый заключительный аккорд речи шефа, красиво кивал своей буйной, лысой шевелюрой… Соглашался со всем сказанным, хотя в душе довольно глумливо подхихикивал над Борзым, в припеве его веселья звучали берущие за душу строки: «Уж, чья бы корова мычала, быдло, недо…банное».