Прощание
Шрифт:
Я спускаюсь по ступенькам, как раз на галерею, нахожу другую металлическую лестницу. На каждой площадке поражают новые перспективы, новые формы и переходы форм. Машинный собор, приходит мне в голову. Но это нераскачивающиеся строительные леса австрийского поэта Рильке, здесь все точно выверено, сварено или закреплено с помощью заклепок.
Охотнее всего я бы присел и целиком вобрал в себя настроение этого гигантского машинного зала, но на пульте управления меня ждет шеф — ведущий инженер.
Будто производимый тысячей пчелиных роев, гул становится тем громче, чем глубже я спускаюсь. Желтый свет падает из ряда окон, расположенных наискось надо мной. Своего рода веранда висит на половинной высоте. За стеклом горят красные сигнальные неоновые лампы. Это пульт управления. Мне надо снова карабкаться наверх.
Когда я открываю дверь в помещение пульта управления, меня встречает приятная прохлада. Ощущение, будто из шумного цеха я попадаю прямо в операционный зал клиники.
— С новым шефом, Борнеманом, ты поладишь — он в порядке, — сказал мне старик.
— Шеф идет мне навстречу, протягивает руку и, не тратя время на пустые приветствия, спрашивает: «Вы знаете нашего капитана?»
— Это не первое путешествие, которое я совершаю с ним вместе.
— Я имею в виду более длительное время — до того, как вы ходили на этом пароходе, — настаивает шеф.
Шеф не отводит от меня взгляд. Мне не удается увильнуть.
— Да, только тогда у корабля было водоизмещение только в шестьсот пятьдесят тонн и назывался он «Семь Ц».
И тут шеф сияет и говорит:
— Я так и знал! Наш капитан был командиром подводной лодки.
— Угадали!
— И радиус действия был недурен, — говорит шеф.
— Да и мореходные качества не хуже, — отвечаю я. — Когда можно просто задраить люк, то в этом тоже есть свои преимущества!
Шеф не догадывается, насколько важно для меня его любопытство. Он уже совершил три рейса со стариком в качестве капитана этого судна и, несмотря на это, ничего не знает о его военном прошлом. Старик никогда ничем не делился. Шеф моего первого рейса также не имел представления об этом.
Теперь мне самому кажется странным, что я получал от старика весточки с интервалом в несколько лет. Каждый раз на открытках. Первая открытка поступила из Лас Пальмас поздней осенью 1949 года. Я глазам своим не поверил. Лас Пальмас на Больших Канарских островах! И там было написано: «С начала сентября — капитан парусной яхты» и еще: «Экипаж — четыре человека. Из документов имеем только идентификационные карты. Порт назначения Буэнос-Айрес. Там, по всей вероятности, наймусь на пароход. В благоприятном случае пойду на китобое в Антарктиду».
— Мне как раз надо в помещение с усилительной аппаратурой, — говорит шеф, и это звучит как приглашение следовать за ним.
Я неуклюже ковыляю следом. В помещении для усилительной аппаратуры на корточках сидит один из ассистентов и считывает показания со шкал приборов. Показания эти он фиксирует в черновой тетради, лежащей у него на коленях. Увидев шефа, ассистент поднимается, и несколько минут они говорят друг с другом на своем техническом жаргоне. Наконец шеф поворачивается ко мне и объясняет как экскурсовод:
— Здесь размещена аппаратура инструментального управления ядерными процессами.
Я киваю и спрашиваю:
— Что такое инструментальное управление процессами?
Шеф поглаживает свою светлую бородку, как будто это помогает ему обдумать ответ:
— В двух словах об этом не расскажешь. Как-нибудь позднее.
Оказавшись в помещении, шеф занимает место за пультом управления.
— Отсюда управляют всем: реактором, турбинами, всеми вспомогательными контурами. А здесь, — шеф показывает рукой за спину, — появляется вся телеметрическая информация, даже та, которая показывает работу главных и вспомогательных машин.
— Сердце корабля? — говорю я.
— Нет. Скорее мозг машины.
Вот я и получил по заслугам. Я оглядываюсь вокруг: вращающееся кресло позволяет мне поворачиваться на 360 градусов. Стена выглядит, будто оклеена высоко расположенными рисунками из популярной настольной игры «Mensch-"argere-dich-nicht» (буквально: «Не лезь в бутылку!» или «Не горячись!»).
Мне это напоминает телерепортажи из Хьюстона в Техасе. Сосредоточенные взгляды, направленные на мониторы, электрические схемы на стенах, атмосфера клиники: все выглядит, как в космическом полете. Здесь можно было бы снимать сцены научно-фантастического фильма, говорю я себе и тут же решаю попробовать повторить экскурсию сюда. Вслух же я говорю: «Выглядит как научная фантастика».
За это шеф удостаивает меня взглядом, в котором сквозит сомнение. Такие представления он, очевидно, не любит. Для него все здесь нормально. Это его совершенно реальный мир. В его глазах тот, кто не ощущает себя здесь как дома, вероятно, «чокнутый».
Выставленными вперед руками он опирается на пульт управления. Я замечаю, что, следя за контрольными лампочками, он наблюдает и за мной. Постараюсь не обидеть его еще раз. Я хочу не только удивляться, как во время первого рейса, я хочу разобраться в работе всех устройств. Но прежде всего я хочу попасть в камеру безопасности. Только из-за одного этого мне придется установить хорошие отношения с «чифом».
И тут же решаю закинуть удочку:
— Если вы в ближайшее время будете что-либо делать в камере безопасности, то я охотно присутствовал бы при этом. В прошлый раз мне это не удалось. Так что мне не хватает нескольких снимков.
Шеф смотрит на меня своими большими глазами. Даже положение его рук не меняется.
— Да! — говорит он наконец коротко. — Я сообщу вам об этом — только при условии, что капитан согласен.
— Лучше всего, если вы спросите его именно сегодня вечером.