Прощание
Шрифт:
— Стюард еще не открыл свою лавку, — говорит старик. — И будет ли завтра, в воскресенье, пиво — неизвестно.
— Тогда какая мне польза от холодильника?
Старик пожимает плечами. Это похоже на глубокое разочарование.
— А в баре? — спрашиваю я с надеждой.
— Он еще не открыт…
— Но посмотреть-то можно?
— Это ты можешь! Он расположен прямо напротив твоей каюты. Подожди-ка. Я пойду с тобой.
Я осматриваюсь в новом баре и поражаюсь роскоши маленьких людей.
— Эту стойку нам предоставила во временное пользование пивоварня «Хольстен», — ворчит старик.
— Меценатство?
— Нет. Поддержка потребления.
— Но на корабле уже был бар?
— Да, на самой корме. Он еще существует. Теперь он называется «Хэнхен» («Петушок»).
— И что это значит?
— «Хэнхен» — уменьшительное от имени корабля «Отто Ган». [2]
У меня чуть дыхание не перехватило! Старик снова поднимает и опускает плечи. Это, очевидно, означает: «Так оно и идет — Отто Ган». Физик-атомщик. А что это значит для людей?
2
Хан — «петух» (нем.). «Хэнхен» — «петушок» ( уменьш. от«хан»).
— В конце концов «Атом-Отто» — тоже не лучшее название для корабля, — ворчит старик.
В то время как мы ждем, когда стюардесса принесет нам еду, я вспоминаю, что шеф во время моего первого рейса все хотел узнать у старика, получит ли корабль новую активную зону реактора.
— Такая активная зона стоит громадных денег, я имею в виду саму установку с необходимыми переделками в зоне реактора, — сказал старик с таинственным видом. Мысль о том, что этот корабль может не получить новую активную зону, будет списан в металлом, тогда показалась мне абсурдной. Теперь же я почти твердо знаю, что третьей активной зоны реактора не будет.
Несколько иными и куда более приятными, чем здесь, в новой столовой, были наши застолья в старом салоне. Когда входил капитан, компания уже ждала за столом. Каждый благонравно стоял за обитыми красной кожей креслами, руки аккуратно положены на спинки кресел. «Двустворчатая дверь открывается, и в помещение входит граф!» — чуть не сказал я, так достойно все выглядело, но воздержался. Фрау Маан, стюардесса, торжественно отправлялась на кухню за супом. Капитан раздавал благосклонные улыбки налево и направо, приглашая занимать свои места. Только после того как он тяжело опускался в свое кресло, церемония считалась завершенной. Мы сидели вокруг большого круглого стола как одна большая семья. В большинстве случаев уже за завтраком завязывалась длинная беседа.
Тогдашний первый помощник капитана постоянно выступал с новыми предложениями по улучшению прежде всего капитанского мостика.
Я ощущаю себя перенесенным на восемь лет в прошлое и думаю, как тогда: «А первый помощник был, очевидно, прав». В нашей рулевой рубке все так просторно, как и десятилетия назад, во времена крупных парусников. Морская карта того района, в котором корабль как раз находится, разложена в штурманской рубке за мостиком, вместо того чтобы быть всегда под рукой. От экрана радара до телеграфного аппарата надо пройти несколько метров. Далеко от этого места расположен и эхолот. Первый помощник считал, что можно было бы взять за образец кабину самолета, а не «Санту-Марию». Он иллюстрировал свои конструктивные предложения набросками в своей записной книжке.
— Возможно, вы получите премию, — съязвил тогда старик.
Это пробудило во мне интерес к разработке таких же видений будущего: «Однажды — а я чувствую, что к этому все идет, — судоводители будут носить с собой свои инструменты в виде ушных клипсов».
Теперь мы сидим одни за столом в новой, насквозь демократической столовой. Я замечаю, что старик украдкой рассматривает меня.
— Темпора мутантур — времена меняются, — говорю я вполголоса.
— Так оно и есть! — отвечает старик.
Молчание.
Когда после еды мы оба сидим отдыхаем, он спрашивает:
— И что она делает в Америке?
— Кто? — спрашиваю я, погруженный в свои мысли.
— Симона, естественно!
— Она взимает страховые сборы за сгоревшие магазины игрушек.
— Это что значит?
— В магазинах игрушек продается и пиротехника, которая легко взрывается. Некоторое время тому назад это произошло уже во втором магазине.
Старик только вопросительно смотрит на меня. Я рад-радешенек, что в этот момент подошла стюардесса, чтобы убрать со стола, мне все труднее говорить со стариком о Симоне.
На борту много новых людей. Из офицеров я никого не знаю. Трех исследователей-кораблестроителей, которые с помощью новых лагов хотят собрать какие-то данные о поведении корабля при крайних положениях руля, еще не видно. Появляется только маленький черноволосый Кёрнер, физик-ядерщик, которого я знаю еще по первому рейсу. Сейчас он один представляет исследователей. Его специальность — экспериментальная физика.
По окрашенной в красный цвет палубе я иду в носовую часть корабля. Штормтрап для лоцманов уже спущен. Правый борт корабля сильно запачкан. С этой стороны производилась погрузка. Хотя шланги для мытья уже подключены, матросов не видно. Вероятно, настоящая уборка на корабле начнется только после выхода в море. Трубы на линии отвода отработанного газа еще сваривают. Похоже, их повредил грейфер крана.
В свете заходящего солнца я делаю цветные снимки: оранжево-красный буй с надписью «Отто Ган», рядом окрашенный черно-красный пожарный ящик, между двумя красными белые стойки леерного ограждения, а за ними отвалы железной руды. Если я слегка преклоню колени, то вмещу в снимок еще ажурный рисунок гигантского погрузочно-разгрузочного мостового крана над всем этим в качестве графического элемента ко всем цветным пятнам картинки.
Час спустя стемнело. Линию отбора отработанного газа еще сваривают. На фоне белой корабельной стены ослепительные вспышки сварки создают розово-фиолетовые рефлексы, которые выглядят очень эффектно.
У старика есть время для меня. Свою каюту он прибрал. Я слышу от него, что линия отбора отработанного газа не повреждена грейфером погрузочного крана, а просто проржавела от старости.
— Корабль прослужил уже прилично, — говорит старик, — десять лет — это не мелочь. Когда придем в Дурбан, корабль проведет в море в общей сложности уже две тысячи дней, считая и якорные стоянки.
По всем стандартам, для современного корабля это долгая жизнь. Но не для «Отто Гана». Этот корабль содержат в таком хорошем состоянии, как, вероятно, ни один другой корабль в мире. «…В иностранных портах должен находить сторонников для федеративной республики», — говорится в официальных документах компании. Когда я впервые увидел корабль на пирсе в Бремерхафене с едва различимыми контурами в тумане, то был разочарован: ничего особенного, корабль, как все другие, только немного странно построен, необычный силуэт, надстройка с капитанским мостиком выдвинута далеко вперед, а на полуюте перед надстройкой с жилой зоной странные крышки и смешной кран.