Прощай, невинность!

Джойс Бренда

— Ох, прошу тебя, Рашель! Ну какая из меня обольстительница? — Софи подошла к кровати и села. — Слава Богу, платье хоть не жмет нигде.

— Да, ты слишком уж похудела, — неодобрительно заметила Рашель. — Иначе бы ты просто не влезла в Лизин наряд. Генри уже ждет тебя внизу.

Софи вскочила, ее сердце заколотилось от волнения.

— Да почему же ты раньше не сказала! — Она схватила расшитую бисером атласную сумочку, которую взяла у сестры вместе с платьем, и черную бархатную накидку. — Как мои волосы?

— Если учесть, что ты причесывалась без зеркала, — блестяще.

— Лежат ровно?

Рашель расхохоталась

и расцеловала ее в обе щеки.

— Все прекрасно! Вперед! Повеселись как следует!

Софи забежала в соседнюю комнату, чтобы поцеловать спящую дочь.

— Я вернусь не слишком поздно, — пообещала она.

— Если ты явишься домой раньше двух часов ночи, я тебя просто не впущу! — вслед ей угрожающе крикнула Рашель.

Софи, торопливо спускаясь по лестнице, усмехнулась.

Генри шагал взад-вперед по крошечному вестибюлю. В черном фраке и лакированных ботинках молодой адвокат выглядел очень эффектно. Заслышав стук каблучков, он поднял голову. Софи чуть приостановилась. Генри и правда «выпучил глаза» от искреннего восторга. Софи на сей раз сама почувствовала себя почти прекрасной. И, против собственного желания, она на мгновение вообразила, что это Эдвард ждет ее, чтобы проводить на бал.

Когда они приблизились к дому Ральстонов, Софи невольно замедлила шаг. И поймала себя на том, что изо всех сил цепляется за руку Генри.

— С вами все в порядке? — озабоченно спросил он. Софи подняла на него глаза.

— Я нервничаю. У меня какое-то предчувствие… дурное предчувствие…

— Мы можем не ходить туда, — предложил Генри. Софи через силу улыбнулась:

— Это великий момент в жизни Лизы, важнее только сама свадьба. Я обещала ей, что приду.

— Я восхищаюсь вами, Софи, — сказал Генри.

Непривычно польщенная, Софи вздохнула немного свободнее, и они вошли в дом. Дженсон, восторженно глядя на девушку, принял ее накидку.

— Как Лиза? — спросила у него Софи.

— Она весь день плохо себя чувствовала, бедняжка.

— А моя мать?

— Она на кухне, у нее чуть ли не истерика.

Софи напряженно кивнула.

— Идем, — бросила она Генри, желая поскорее очутиться в бальном зале и затеряться среди гостей, прежде чем Сюзанна ее увидит.

— Я не на кухне, — послышался вдруг громкий голос Сюзанны, и ее каблуки простучали по мраморному полу. — Софи! Остановись!

Но Софи и без того уже застыла на месте. И медленно повернулась к матери. Они долго молча смотрели друг на друга.

— Мы должны поговорить, сейчас же! — сказала наконец Сюзанна.

— Нет, — твердо ответила Софи. Сюзанна бросила взгляд на Генри:

— Сэр, вы нас извините? Мне нужно перекинуться парой слов с моей дочерью.

Но Софи не позволила Генри ответить. Ее вдруг захлестнул гнев, она задрожала.

— Нет! Нам нечего сказать друг другу, нечего, ты меня слышишь? Ты жестока и эгоистична, ты ни о ком не думаешь, кроме самой себя! — Казалось, слова будто сами собой вырывались из груди Софи, словно говорил кто-то, сидящий внутри нее. — Много лет подряд я делала то, чего хотела ты, — всегда только то, чего хотела ты! Ты хотела, чтобы я пряталась от всего мира, потому что я калека, — и я пряталась! Конечно, пряталась, чтобы не смущать тебя! Ты захотела, чтобы я не выходила замуж, и я согласилась, потому что легче было согласиться, чем бороться, искать счастья, искать любовь! Я слушалась тебя,

доверяла тебе! Я доверяла тебе настолько, что думала — ты полюбишь Эдану, когда увидишь ее, и я вернулась домой, потому что нуждалась в тебе! Но ты предала меня — ты предала меня еще раз, и я не думаю, что когда-нибудь смогу простить тебя за то, что ты сделала!

Лицо Сюзанны залила смертельная бледность.

— Софи, я люблю тебя! Все, что я делаю, я делаю для тебя!

— Все, что ты делаешь, — жестко сказала Софи, не в силах остановиться, — ты делаешь только потому, что так лучше для тебя и ни для кого больше.

— Я люблю тебя! — всхлипнула Сюзанна. Софи подавила рыдание.

— А я люблю Эдану.

Сюзанна метнула взгляд в Генри.

— Он знает, мама, он все знает.

— Ты просто дура, — выдохнула Сюзанна.

— Нет. Это ты дура, раз пытаешься отобрать у меня дочь.

Софи резко повернулась и зашагала прочь от матери, а Генри поспешил за ней.

Она дрожала и никак не могла сдержать эту дрожь. Из бального зала доносилась музыка — там играл оркестр, слышались оживленные, веселые голоса гостей. Софи не помнила, чтобы когда-нибудь прежде бывала так зла. Она твердила себе, что ей надо высоко держать голову и улыбаться, никто не должен догадаться, как она расстроена сегодня из-за того, что наговорила чудовищных вещей — хотя и правдивых — собственной матери…

Да, Софи чувствовала себя очень плохо. Не важно, что ей было больно, что она была разгневана, — мать все равно оставалась матерью… И Софи стыдилась собственных слов, зная, что они жестоко ранили Сюзанну.

И еще ей было грустно. Сможет ли она когда-нибудь снова почувствовать себя дочерью Сюзанны?

Дурное предчувствие, сосущее чувство страха, преследовавшее Софи весь вечер, усилилось. Генри снова взял ее под руку, когда они подошли к трем широким мраморным ступеням, ведущим вниз, в бальный зал — огромное помещение, сверкающее натертым паркетом, с белыми колоннами и высоким бледно-желтым потолком, украшенным изящной лепниной. В этом зале без труда размещалось пятьсот человек, и сейчас, без сомнения, именно столько их там и было.

Софи старалась убедить себя: страх вызван стычкой с матерью, то есть тем, что уже произошло, а не тем, что еще только может случиться.

— Я могу что-нибудь сделать для вас? — спросил Генри.

— Меня успокаивает одно ваше присутствие, Генри, — искренне призналась Софи. — Мне очень жаль, что вам пришлось присутствовать при такой неприятной сцене.

Не успел Генри произнести в ответ хоть одно слово, как оркестр вдруг перестал играть и толпа гостей затихла.

— Вот она, — прошептал кто-то рядом с Софи.

Она обернулась — и замерла от восторга, увидя Лизу, появившуюся на пороге зала. В облаке белых кружев, Лиза была невероятно хороша. Возле нее стояли улыбающиеся Сюзанна и Бенджамин, Ральстон, казалось, весь раздулся от отцовской гордости. Но лицо маркиза хранило мрачное, неподвижное выражение. Софи, всмотревшись в него, внезапно похолодела. Неужели маркизу отвратительна мысль о женитьбе на Лизе? Неужели для него это — брак по расчету?..

Хуже того, Лиза смотрела прямо перед собой невидящими глазами, и Софи поняла, что сестра чем-то страшно расстроена. Ее улыбка была неестественной… К тому моменту, когда Ральстон, откашлявшись, начал говорить, на глазах Лизы заблестели слезы.