Шрифт:
Часть 1
Глава 1
– Здравствуй, Дарина. Рада тебя видеть.
Невысокая темноволосая женщина заглянула в глаза Дары и увидела то же что и всегда – пустоту. Девочка молчала и смотрела куда-то в сторону, за плечо сидевшей напротив женщины. Казалось, что она всеми силами пытается не встретиться с ней взглядом, и было непонятно, слышит она приветствие или нет.
– Мне бы очень хотелось узнать, чем ты вчера занималась. Не расскажешь? Как прошел день?
Девочка молчала, но женщина, вглядываясь в ее лицо, уловила легкое движение глаз, губы слегка дернулись, словно она хотела расплакаться, но передумала. Замечать подобные мелочи Анна Сергеевна была обязана. Вот уже шестнадцать лет она была детским психотерапевтом, и ее работа заключалась в реабилитации детей после психических травм.
Маленькая пациентка не билась в истерике, не пряталась под столом, не дрожала, как испуганный зверек, и не кидала в доктора вещи, как делали многие другие дети. Девчушка просто замкнулась в себе, закрылась, как устрица в раковине, и доктор прилагала все усилия, чтобы вернуть пациентку в реальный мир.
На самом деле Дарина услышала последние слова врача, и они вызвали в ее маленькой душе бурю негодования. Что она делала вчера? Девочка совсем не хотела вспоминать, что она делала вчера, позавчера и вообще во все те дни, которые последовали после происшествия. Именно так называли случившееся с мамой все люди вокруг: Происшествие.
Дарина не хотела смотреть по сторонам, не хотела видеть кабинет врачихи, не хотела слышать ее голос. Когда ее приводили в эту комнату, девочка находила глазами пустой участок стены – он казался ей безопасным, неспособным вызвать ненужные воспоминания, и смотрела только туда. Она не желала видеть противных котят на плакате и книг на полке, блокнота на столе докторши и карандаша в ее красивых пальцах. Как они не понимают, что все эти вещи напоминают о маме? Все здесь, в настоящем, казалось ненастоящим, потому Дарина, сложив ручки на коленях, смотрела в стену и отключала сознание от навязчивого голоса докторши.
Где она была вчера? Это просто: она оказывалась с мамой, в любом месте, в каком только хотела, и ничто не могло им помешать. Иногда, правда, в сознание девочки прорывался чужой голос и сбивал ее мысли, но она научилась быстро блокировать его и даже извлекать пользу из обрывков фраз.
Когда врач спросила: «Что ты делала вчера?», Дарина, уцепившись за воспоминание, решила, что вчера она была с мамой в парке. Ей пять лет, они взяли плед и яблочные оладьи, которые мама напекла специально для их маленького пикника, и отправились в путешествие. Мама из каждого, даже самого простецкого похода, устраивала увлекательное приключение. Они ехали не просто в парк, у них была цель: увидеть сказочную белку, случайно попавшую в их мир из волшебной страны и угостить белочку орехом.
Мама была зоологом и умела разговаривать с животными, и даже когда Дарине было восемь, она продолжала в это верить, потому что много раз наблюдала за тем, как звери подходили к маме близко-близко, не боясь ее и не убегая. Только ее мама могла спокойно покормить белку прямо с руки, или найти вечером ежа, притаившегося под кустом в парке, или рассказать интересную историю про сойку. Дарина в свои восемь лет знала много-много чего про птиц и зверей, легко отличала платан от клена, запомнила все названия дикого адониса, сушила разные цветы и делала из них картинки.
Никто в парке, кроме Дарины и мамы, не мог вот так же без смущения развалиться на пледе, разложить еду, смеяться и не обращать внимания на окружающих. Другие отдыхающие ютились на поломанных лавочках, с завистью поглядывая на веселую женщину с ребенком: внутренние барьеры большинства людей не позволяли им подобной роскоши и, хотя никакой милиции вокруг не было, народ почему-то считал, что стоит им развалиться на траве, как откуда ни возьмись появятся люди в форме и прогонят их. Привычка озираться по сторонам и ждать одобрения окружающих прочно укоренилась в людях, живших на полуострове в те времена.
Маму звали Людмилой, но все звали ее Люси, а Дарина в шутку называла Люсиндой. После пикника мама с дочкой обязательно навещали уток, для которых был припасен хлеб, затем они шли в небольшую сосновую рощицу, чтобы послушать дятла, после чего отправлялись к речушке и бросали в нее камушки. Круги, которые расходились после каждого брошенного камня, оказывается, могли создать улыбку на лице грустного человека где-то в далекой стране. Когда одна из них находила большущий камень и бросала его в воду, тот издавал громкий звук, и брызги летели в разные стороны. Они смеялись до упаду, уверенные, что грустный человек не просто улыбнулся, а внезапно расхохотался.
Вспоминая об этом, Дарина слегка улыбалась, и ее пальцы шевелились, словно перебирая камушки.
– Дарина, может быть, ты хочешь мне что-то рассказать? Повспоминать? Я здесь для того, чтобы выслушать тебя, – сказала доктор, увидев, как маленькая пациентка слегка приподняла бровь.
Девочка не хотела признавать потерю и первое, что Анна Сергеевна должна была сделать – это заставить ее осознать произошедшее. Ведь состояние малышки было пугающим, она почти перестала следить за собой, забывала поесть и умыться, превратившись в куклу, которую мыли, одевали и кормили чужие руки. Положение усугубляло то, что из родных у Дарины остался лишь отец – властный и суровый, молчаливый и хмурый. Анна Сергеевна всегда испытывала дискомфорт в его присутствии. Этот человек был постоянно занят и заботу о дочери перекладывал на плечи нянь, которые могли помочь девочке лишь на бытовом уровне. Когда он спрашивал о дочери, Анне Сергеевне казалось, что его интересует не столько ее состояние, сколько то, как хорошо доктор выполняет свою работу. Ей казалось (она была уверена в своих подозрениях), что Корсакову важно лишь то, что его приказы исполняются. Он не просил и не сотрудничал и, приведя дочь к ней на прием впервые, просто приказал вылечить девочку. И результатом должно стать не исцеление маленькой пациентки, а полное повиновение его воле. Они обе – пациентка и врач – должны были сделать так, как хочет он.
– Какие результаты? – спросил Корсаков после первого же сеанса.
– Борис Владимирович, вы должны понимать, что результаты могут быть еще очень нескоро.
– Вы же лучший специалист, – требовательно сказал он, – сколько мне ждать?
– Психология не точная наука, я не могу давать никаких гарантий. Может пройти неделя, а возможно, годы, прежде чем появятся положительные результаты.
Борис Владимирович усмехнулся:
– Годы? Она маленькая, должна быстро все забыть.
Должна? Анна Сергеевна заставила себя не подать виду, что слова Корсакова ее покоробили. Хоть она и была психологом, но не могла спокойно относиться к чужим порокам. Спорить с отцом девочки было рискованно, и как втолковать такому человеку, что каждый случай уникален, что нет единого решения данной проблемы, что не может она щелкнуть пальцами перед глазами девчушки и заставить забыть?
Словно угадав, о чем она думает, Корсаков сказал:
– Может, гипноз? Введите ее в транс и внушите, что все хорошо.
Доктор содрогнулась, но взяла себя в руки:
– Обещаю, что попробую все приемлемые методики. Сегодня мы только познакомились, для начала мне нужно проанализировать ситуацию, подумать, составить план. Дарина не знает меня и потребуется время, чтобы девочка начала мне доверять.
Последние слова доктора понравились Корсару, и он кивнул:
– Хорошо, подождем.