Прощай, полуостров! Она
Шрифт:
– Чему?
– Тебя обожают. Ты всем нравишься.
– Я так не думаю, – уклончиво отвечала девочка. – Скорее, они любят отца.
– Это не твоему отцу признание, которое ты бросила в мусорное ведро.
Дарина упрямо мотала головой.
– Это такие глупости. Просто противно.
– Странная ты, Дара. Любая на твоем месте загордилась бы, сходила в кино с мальчиком, попробовала бы им вертеть.
– А зачем?
Юля впервые задумалась, а ведь действительно, зачем? Зачем девчонки так себя ведут? Чтобы почувствовать себя значимой и нужной? Самоутвердиться? Но ведь Дарине не надо этого, ее и без того убедили, что она лучшая.
– Неужели никто из мальчишек тебе не нравится? Ты не хочешь поцеловаться? Попробовать?
Дарина помолчала, потом решила открыться подруге. А иначе, зачем она нужна, если самое сокровенное ей не рассказать?
– Мне кажется, Юлька, что я не могу никого полюбить. Мне никто не нравится. Даже немного.
– Ты считаешь их недостойными тебя, – Юля слегка переборщила с осуждающей интонацией, но Дара не обратила на это внимания.
– Нет. Я вообще о них не думаю. Ни о ком. Мне кажется, что нужно думать, анализировать, кто и что сказал и как посмотрел на меня. Я слышу твои разговоры с другими девочками и вам это важно… А мне нет… Мне кажется, что все во мне умерло. Я никого не люблю. Ничего не чувствую.
– А отца? – Юля завороженно смотрела на подругу, содрогаясь от ее признаний. Они вступили в ту пору, когда все только и делают, что влюбляются, хоть по сто раз на дню, переживают из-за прыщей, боятся не понравиться, а тут такое откровение.
– Отца… Он – часть меня… как рука, например. Как можно любить свою руку? Но если ее потеряешь, то испытаешь сильную боль, станешь калекой.
Дара не совсем понимала свои чувства, потому сейчас, произнося все это вслух, и сама поражалась не меньше Юли.
Юля несмело спросила:
– А меня? – возможно, она хотела услышать отрицательный ответ, рассориться с Дарой и больше не слышать этих выходящих за рамки ее понимания признаний. Но Дара была все же дочерью своего отца и манипулировать училась на протяжении всей жизни. Понимая, к чему может привести Юлин вопрос, свела все в шутку:
– Ты и есть моя единственная любовь в этом мире.
Напряжение спало, и Юля рассмеялась. Скорее всего, она просто избалована, решила Юля. Они были еще слишком юными, чтобы подолгу думать о серьезных вещах.
Какой-нибудь «мозгоправ» наверняка нашел бы в отношениях Дары и ее отца что-то неправильное, пожелай кто-то из них обратиться к таковому. Он уверял бы, что в доме нужна женщина, что подобные отношения отца и дочери не приведут ни к чему хорошему, и что Дарина не может увлечься мальчиком, потому что никто из них не в силах соперничать с ее отцом, таким властным и всемогущим. Но кто осмелился бы сказать Корсару подобное? Какой сумасшедший психолог? Даже психотерапевт Анна Сергеевна не решилась бы давать советы. Она сделала свое дело – вытащила Дарину из прострации и удалилась. Какое-то время после прорыва они еще встречались, все реже и реже, пока Корсаков не решил, что довольно. Ему не нравилось, что Дара ездит в больницу, слухи не прекращались, и мысль о том, что его дочь больна и уязвима была ему невыносима. Он прекратил ее визиты к врачу и не услышал ни слова против, ни от дочери, ни от доктора, и посему решил, что его решение верное.
Да, Дарине нравилось быть вместе с отцом в кабинете, вдыхать запах его одеколона, когда он порой прижимал ее к себе, слушать его голос, всегда такой твердый и уверенный. Она ни разу не слышала в его интонациях неуверенности, не представляла, что отец может дать слабину. Девочка обожала слушать его разговоры по телефону, додумывать смысл непонятных фраз, а после подражать ему, представляя, как она сама решает столь же важные вопросы.
С годами у Дары рождалось понимание того, что отец решает не только, что купить и куда вложить деньги. Он решает, кому жить, а кому умереть, кого возвысить, а кого убрать. Это возбуждало любопытство и пугало одновременно, она не могла не слышать о стрельбе и взрывах, понимая, что ее отец не был в стороне, когда подобные вещи творились на полуострове.
Дарина все время слышала такие слова как «правосудие», «возмездие», «воздаяние по заслугам». Отец всегда наказывал «нехороших людей», предателей и подлецов, помешавших в чем-то его планам. Естественно, что она принимала за чистую монету праведность отца и его приближенных и подлость всех остальных. Разве могла маленькая девочка представить себе, те страшные вещи, которые своими руками делал ее отец? Тем более, что своими руками он делал это когда-то давно, в прошлом, сейчас же он был мозгом, а не исполнителем. Поддержку он находил в дочери, которая словно благословляла все его дурные поступки, кивая своей маленькой головкой и во всем соглашаясь с отцом. Наказать, убрать, избавиться – она его одобряет.
Вот в чем крылось их семейное счастье.
Глава 12
Где-то вне дома в жизни Корсара происходили яркие события. Он менялся, завоевывал положение, захватывал власть и совершал преступления. Но стены дома не видели ничего подобного, умей они разговаривать, рассказ о жизни Корсакова оказался бы скучнейшим. Даже праздников практически не бывало здесь: Корсаков опасался приглашать к себе приятелей и партнеров, не доверяя никому. Здесь была его крепость (он твердил это как заклинание) и допустить в нее возможных врагов было бы непростительной ошибкой. Он встречался с ними в ресторанах или офисах – в местах, которые считал безопасными. Лишь многократно проверенная охрана и пара слуг переступала порог его дома. Правда, был еще один человек, которому Корсар не то чтобы особо доверял, но знал с самого детства и до сих пор они вроде оставались единомышленниками и вели общие дела. По сути, его друг – Сашка, был его правой рукой. Однако, хоть Саша и не был столь решителен в делах, как Корсар, его уважали и ценили, скорее всего за то, что боялись намного меньше самого Бориса Владимировича. Только о нем мог поведать скучающий дом, лишенный дружных компаний, и лишь несколько раз он стал свидетелем задушевной беседы между хозяином и его другом.
Весь полуостров готовился к Новому году, люди суетились и уже начали тратить те малые гроши, что накопили к празднику, покупая подарки и еду. Дарина, почти оправившаяся от трагедии в нынешнем году, решила, что имеет право на небольшой праздник. По большей части ее подбила на это новая повариха – Вера, которую все ребята чуть ли не в первый день прозвали мамой Верой. Скорее всего потому, что добрая женщина ко всем обращалась «сынок», а к Дарине – «дочка». Слышать из ее уст такое обращение было непривычно, но Дарина прислушавшись к своим чувствам поняла, что слова Веры не вызывают в ней неприятных эмоций и даже нравятся. Потому она приняла кухарку и привязалась к ней довольно быстро, как не привязывалась еще ни к одной из своих воспитательниц. Мама Вера только и говорила, что о Новом годе, о праздничном ужине и украшении дома. Женщину вовсе не волновала беда, случившаяся здесь когда-то, не пугали слухи о хозяине и не казались странными многочисленные охранники.
– Ты сказала отцу привезти тебе самую красивую елку? – спросила мама Вера у Дарины, как о самом простом деле на свете.
– Нет, – девочка была удивлена.
– Дочка, остается всего каких-то десять дней до Нового года, а ты еще не решила этот вопрос?
Дарина не знала, что и сказать.
– А игрушки? Много у тебя украшений на елку и для дома?
– Я не знаю. Может, где-то на чердаке?
– Вот и занятие тебе на сегодня, – сказала мама Вера. – Полезай-ка ты на чердак и посмотри, что есть. Может, надо что-то докупить и обязательно смастерить что-то своими руками.