Прощай, полуостров! Она
Шрифт:
Глава 2
Спустя два месяца после первой встречи Анна Сергеевна не могла похвастаться положительными результатами. Порой доктору казалось, что их сеансы не только не помогают, а, скорее, наоборот, усиливают отрицание, девочка явно не хотела двигаться дальше, и вывести ее из состояния апатии не удавалось.
Уговорить Корсакова на совместную терапию оказалось невозможным. Этот человек замкнулся в себе, и Анна Сергеевна была уверена, что в какой-то мере его замкнутость провоцирует и замкнутость Дарины. Он, как единственный близкий человек, должен был помочь девочке, быть рядом, говорить с ней, тогда как он оставил дочь на попечение нянек и психолога и занялся своими делами. Что это были за дела, доктор не знала, но спросить о том, что творится у них в доме, не решалась. Это был, пожалуй, самый сложный случай в ее практике. Корсаков не слушал ее советов, и вряд ли выполнял рекомендации. Она предполагала, что он и сам тяжело переживает утрату, и его эмоциональное состояние мешает им всем. Но оперировать она могла лишь предположениями и домыслами.
– Дарина, – решилась врач, – расскажи мне о маме. Какой она была?
На мгновение Дара очутилась не в парке, где они с мамой собирали каштаны, а в противной комнате с крашеными стенами. Напротив сидела женщина – врач и спрашивала ее о маме. В глазах девочки мелькнуло беспокойство: что значит – была? Суть этого вопроса она отказывалась понимать. Доктор улыбалась малышке и терпеливо ждала.
В ответ пациентка закрыла глаза и тряхнула головой, словно отгоняя назойливую муху, и вновь на ее лице появилось безмятежное выражение. Перед глазами предстала мама – и все стало хорошо.
Мама не боялась носить яркие платья, вплетать в волосы ленты и обматывать руки кожаными браслетами. Ее волосы – пушистые и волнистые – всегда были распущены, а на веснушчатом лице играла улыбка. По сравнению с серыми женщинами, похожими одна на другую, которых Дарина видела вокруг, ее мама казалась феей из сказочной страны. Почему-то все другие мамы были злыми или грустными, ходили в одинаковых унылых платьях, в неудобной обуви на каблуке, из-за чего походка их становилась некрасивой, и шли эти женщины медленно, словно устали от жизни. Прически у них тоже были смешными – похожими на одуванчик, и старили этих женщин на десяток лет. Дарина часто слышала, как они сетуют на жизнь и на мужей-недотеп, по полгода откладывают деньги на новые сапоги и дерутся в очереди за туалетной бумагой.
Ее мама была полной противоположностью этим теткам: она шила себе летние платья из белоснежных вафельных полотенец, а потом раскрашивала их синькой и зеленкой, носила простые сандалии без каблука, плела из кожи браслеты и обходила десятой дорогой очереди. Зимой она вязала всей семье свитера, шарфы и шапки из ярких ниток, красила которые самостоятельно. После просушки они вместе сматывали нитки в клубки, и мама при этом постоянно рассказывала истории, что приключились с тем или иным клубком и какая судьба ждет их в будущем: одним предстоит стать варежками и греть ручки, другим – носками и отмерить много километров странствий.
Маленькая девочка просто обожала неунывающую мать. Она часто слышала странное слово – хиппи – доносившееся от угрюмых теток им вслед. Это звучало как оскорбление, и Дарина никак не могла взять в толк, как может быть оскорблением то, что ее мама самая красивая, веселая и необычная из всех? Она выделялась на фоне других, как единственный цветок, выросший на заброшенном пустыре среди пожухлых сорняков. И ведь такой цветок радовал глаз, был красив и вселял надежду, как можно было его не любить?
– Мама, кто такие хиппи? – спросила Дарина однажды. Слово ей нравилось, звучало оно весело и мягко.
Мама внимательно посмотрела на Дарину:
– Хиппи – это люди, считающие себя свободными… или хотя бы такие, которые стремятся стать свободными.
– Свободными? Разве все люди не свободны? Мы же не сидим в клетках.
– Нет, доченька. Не все люди свободны. Чувство свободы оно рождается внутри нас. Ты должна жить, чувствуя себя свободной, независимой. Должна научиться делать выбор сама, не позволять кому-то руководить твоей жизнью.
– Какой выбор, мама?
– Например, все девочки во дворе ходят в одинаковых лосинах, а тебе хочется надеть широкие брюки, потому что в них удобно.
– Понятно, – ответила Дарина. Затем, чуть подумав, спросила: – Значит, мы хиппи, мама?
– Нет, Дара, мы не хиппи, – ответила мама.
– Почему тогда все вокруг говорят, что мы хиппи? И почему все считают, что это плохо?
– Люди боятся того, чего не понимают. Люди не хотят быть свободными. Намного проще жить так, как говорят другие. Но мы все равно намного свободней, чем все вокруг и, возможно, когда-то я обрету настоящую свободу.
– А папа?
– А папа – самый несвободный человек из всех.
– Но почему? Может ли он стать свободным?
– Я очень-очень на это надеюсь. Мы попробуем ему помочь.
Дарина мало что понимала из маминых разговоров, но то, как мама выглядела, когда говорила о свободе выбора, о будущем, о независимости, Даре очень нравилось. Ее лицо становилось таким загадочным и в то же время расслабленным, словно в одно мгновение она улетит ввысь, как волшебный эльф, и девочке до смерти хотелось стать такой же: смелой, красивой, яркой.
Глава 3
Однажды Анна Сергеевна решила изменить подход. Если девочка не хочет признавать, что ее матери больше нет, что ж – ладно. Пусть расскажет о своей жизни, пусть начнет говорить хоть что-то.
– Сколько тебе лет, Дарина?
Нет ответа.
– Тебе шесть. Расскажи, где вы живете? Кем работает мама? Чем вы занимаетесь по вечерам?
Лицо девочки стало осмысленным, она перевела взгляд на доктора, и Анна Сергеевна вся подобралась в предвкушении долгожданного ответа. Она боялась шелохнуться и вздохнуть, чтобы ненароком не спугнуть пациентку, но все было напрасно. Дарина вновь смотрела на стену, но глаза у нее забегали, словно девочка переживала происходившее с ней когда-то, и Анне Сергеевне ничего не оставалось, как наблюдать и гадать, о чем же думает малышка.
Дарина перестала видеть стену, хоть и смотрела на нее в упор. Теперь она была не в кабинете, а в маленьком домике, где они жили когда-то втроем.
Мама всегда говорила, что это самые счастливые дни в ее жизни. На самом деле жили они не в домике, а в полуподвальном однокомнатном помещении, где был только старый диван, из которого торчали пружины, и шатающийся стол, под который подкладывали книгу. Запах плесени въелся во все вокруг, пропитал одежду и постель, кроме того этот вездесущий грибок то и дело расползался по стенам, и маме приходилось постоянно с ним воевать. Неунывающая Люси рассказывала Даре истории о войне со злыми микроскопическими воинами, которые хотят захватить их дом, но она – Люсинда – до сих пор всегда побеждала. И Дарина каждый раз пыталась рассмотреть в черной плесени невидимых человечков, уверенная, что там целый мир мини-чудовищ.