Прости меня, Анна
Шрифт:
Ну и что, где она так долго ходит? Тут идти от ее дома пять минут, не больше!
Анна с сожалением оторвалась от зеркала и, выйдя на лоджию , посмотрела во двор. Ну, так и есть! Стоят, беседуют, голубчики, ручками машут! Вон Анютка — видимо, рассмеялась чему–то, запрокинула голову назад, а Алеша головой мотает, жестикулирует – байки про свои экстремальные будни травит! Эх, вы! Врач и учительница! Мелкие вы людишки, и радости у вас мелкие… Вот взять бы и поменять в одночасье и мужа, и подругу! Вот было бы хорошо!
Хотя чего это она… Ишь,
— …Не бери на сердце, Алешенька! В первый раз, что ли? Знаешь же, что Анне доказать что–либо все равно невозможно, и ввязываешься! – тихо говорила Анюта, следя глазами за подкрадывающимся к детской площадке Герцем – огромным мраморным догом самых что ни на есть благородных кровей, за наличие которых Анна заплатила год назад такую огромную сумму, что у нее тогда от удивления глаза из орбит чуть не выскочили: ничего себе, друг человека! Дороговато ценится нынче собачья дружба!
— Да я ведь и не против, Анют! И не спорил бы – пусть живет, как хочет! Только она мне свой этот снобизм – вещизм с такой яростью навязывает, что тошно уже! Да ты и сама знаешь, чего я тебе жалуюсь…
— Ты не жалуешься, Алеша! Что ты! Ты просто со мной грустной эмоцией делишься. А это разные вещи. Пойдем домой! Она больше не будет, честное слово…
— Да разве у нас теперь дом?! У нас теперь не дом, а демонстрация Анниного величия! Ярмарка тщеславия! Ты помнишь, как раньше было? Как мы собирались все вместе, какие разговоры ночные кухонные вели, картошку в духовке запекали да в киоск за бутылкой бегали? Как было интересно и весело! Сейчас такого ни за какие деньги уже не купишь… И Анна другой была, и Борька твой…
— Мы были просто молодыми, Алешенька, только и всего! «И чушь прекрасную несли!» Помнишь такую песенку? Борис ее все время тогда пел на наших кухонных посиделках…
— Да нет, Анют, не в старости–молодости дело! В нас самих дело! Что–то происходит с нами страшное. Как будто холодная ледяная волна вот–вот накроет, и надо бежать, спасаться от нее, пока еще силы есть!
— Куда это ты бежать собрался, дружочек? – подозрительно уставилась на Алешу Анюта. – А ну, колись давай!
— Да хотя бы на такую же кухню в старой панельной пятиэтажке, где не надо чему–то соответствовать, кем–то быть, а просто жить и жить в свое удовольствие каждый день, как хочешь, как умеешь, как можешь!
— И давно такая кухня в твоей
— Ага…Все тебе расскажи…
— Да нет, не надо… — вздохнула Анюта. – Не рассказывай… Зачем? Помнишь, как ты Бориса осуждал, когда он от меня ушел? А сам тоже – уже и кухню себе присмотрел…
— Ой, ладно тебе! Это же я так, фантазирую от обиды… А Борька–то кстати как? Звонит хоть?
— Детям звонит, только редко очень. Да у него своих забот хватает! Молодая жена, любовь – сам понимаешь…
— Трудно тебе, Анюточка? Может, помочь чем–то нужно? Ты говори, не стесняйся!
— Спасибо, Алеша! – благодарно улыбнулась ему Анюта. – Конечно, трудно. Мне кажется, что я за эти два года состарилась лет на десять, не меньше… И растолстела…
— Да? – удивленно уставился он на нее. – Ну, это тебе только кажется… По–моему, даже лучше стала! И округлилась чуть–чуть, слава богу, а то ходила, костьми гремела!
— Да куда уж лучше–то! – расхохоталась вдруг весело Анюта. – Скажешь тоже, лучше… Посмотри, сколько морщинок появилось!
— Да они тебя совсем не портят, глупая! Это морщинки очень хорошего качества, поверь мне, как мужику! Наоборот, шарму придают.
— Да не смеши… Или ты меня немножко подбодрить хочешь?
— Ничуть! Я вообще не понимаю, чего женщины так боятся своих морщин? Вот, к примеру, на тебя смотришь и удивляешься – сколько в тебе обаяния, теплоты, искренности… А знаешь, какой у тебя прищур глаз в этих морщинках озорной, весело–фиалковый? На тебя смотришь — и отрываться не хочется, сердце греется…
— Ну да, ну да… Вот оно у Бориса и перегрелось совсем, закипело даже! – грустно усмехнулась Анюта, ища глазами пропавшего из поля зрения Герца. – А где у нас с тобой собака, Алешенька? Зови его, а то опять кого–нибудь напугает до смерти! И пошли уже, Анна там психует, наверное…
— Привет, пропащие! А я креветки сварила! – встретила их Анна неожиданно лучезарной улыбкой. – Давайте поедим на кухне и пивка от души дернем, как в старые добрые времена! А?
— Да? – в один голос спросили они удивленно и слегка переглянулись между собой быстрыми взглядами.
— А что такое? – снова улыбнулась им Анна. – Я весь день сегодня пива хочу нестерпимо, как беременная! Порывалась даже секретаршу в магазин послать, еле сдержалась! А помнишь, Алеш, как я у тебя пива требовала, когда Темку носила? А ты мне не давал…
— Помню, конечно! – растаял вдруг в улыбке Алеша. – Мы еще смеялись, как бы нам алкоголика не родить!
— Ой, и я помню, Ань! – весело засмеялась Анюта, проходя следом за Анной на кухню. – Мы ж тогда с тобой гуляли подолгу, я с Кирюшкиной коляской, ты – с пузом своим, и мечтали, как пива напьемся, когда можно будет…
— Ну да. Вот сейчас уже все можно, а хочется все реже и реже, — обернулась к ней от холодильника Анна, держа в обеих руках за горлышки по две бутылки «Бадвайзера». – Давай на стол накрывай – рыбу вон на тарелку выложи…