Прости меня
Шрифт:
Но там, в краю далеком,
Есть у меня сестра.
– Она же плачет, - вдруг еле слышно сказали губы девушки.
Миленький ты мой,
Возьми меня с собой...
умолял и звал женский голос.
Там, в стране чужой,
Буду тебе чужой...
Aх, милая моя,
Взял бы я тебя.
Но в стороне чужой
Чужая мне не нужна."
Шорох листьев и шорох шин.
Мы стояли с ней у чугунной ограды набережной, смотрели, как темный, слитый с темной водой буксир тянет медлительную темную
Под нами, в осенней холодной воде, плескались электрические желтые блики. Но когда на соседнем кинотеатре вспыхивал фонтан рекламы, вода становилась огненно-красной, переливчатой, как пламя.
– Вы никогда не скажете, кто вы?
– Я физик. Самый что ни на есть обычный физик,
– Все необычные говорят про себя так.
– Вы не верите?
– Нет, я вам теперь очень верю.
Она сказала "очень". Разве я чем-нибудь заслужил это "очень"?.. Была только ненормальная скорость, был вечерний город, была грустная песенка. Больше ничего.
– Тогда, на дороге, я вам не верила.
– Конечно, вид у меня - разбойник с большого тракта.
– Вы сердитесь?
– Уж-жасно.
– Прошу вас, не сердитесь.
– Я подумаю.
– Вы не искали машину?
– Какую машину?
– С фонариками... Вот как на этом буксире... Я бы нашла ее на вашем месте.
– И что?
– Сказала бы спасибо, ну еще что-нибудь.
– Я не знаю номер.
– А я помню. МОИ-80-06.
– Спасибо, я запишу... Нет у вас карандаша?
– Нет у меня, взять не успела. Вы позвоните мне, - девушка улыбнулась, - я вам напомню.
– А телефон тоже записать нечем...
Она засмеялась. Ее глаза были рядом. А я, самоуверенный, читал в них примерно такое: "Раньше не догадался?"
Одинокий холодный фонарик тонул в черноте. Я снял и мягко положил ей на плечи, как это принято в романах, мою куртку.
– Холодно, - сказала девушка.
– Поедем домой?
– Я хочу в кино.
Кажется, мы понравились, отметил я про себя.
– Как все-таки тебя зовут?
– неожиданно переходя на "ты", спросил я.
– Меня?
– что-то внимательное было в ее темных от ночной реки, от мглистого блеска воды, окаймленных зыбкой тенью глазах.
Потом она, по-моему, слишком долго не отвечала. Потом она тихо, почти неслышно спросила:
– Вы так долго не решались об этом спросить? Почему?
Смешная, подумал я, просто не догадался.
– Вас об этом спрашивают, наверное, сразу, а я не хотел, как все...
Мой пустяковый ответ неожиданно показался ей, не знаю чем уж там, исполненным значенья, смысла, намека на что-то, чему, кажется, в эту
Девушка точно вздрогнула. Я почти слышал, как таинственные пружинки, стеклянные пружинки, вдруг зазвенели, запрыгали в ней. Таким волнующим был ее взгляд.
– Это, наверное, как в стихах. Правда?
– Какие стихи?
– рассеянно спросил я.
– "Так и с тобой мне придется разминуться..."
– С кем разминуться?
Она, эта улыбчивая девушка, снова улыбнулась:
Так и с тобой мне придется разминуться.
Скоро твоя ;лимолетная станция.
Сможешь едва на прощанье откликнуться
Дым на мелькнувшем перроне останется...
Почему слабый голос ее над рекой, над изменчивой плывущей глубью, в плеске и шуме звучал для меня громко и ясно? Почему был он таким нежным?
Лучше с тобой мне теперь не знакомиться...
В этой назад убегающей дымепи
Долго лицо твое будет мне помниться
Даже милей почему-то без имени...
Вот оно что! Кажется, я начинал постигать неуловимый плеск воды, стеклянный перезвон таинственных пружинок.
– Правда, хорошие стихи?
– спросили пружинки.
– Кто их написал?
– Один знаменитый безвестный поэт, - она засмеялась.
– Как же все-таки зовут?
– я чуть было не сказал "пружинки".
– А вы не поверите.
– Я начинаю верить всему.
– Меня зовут Лада.
– Ну что же, пусть будет Лада.
– Не верите?
– Верю.
Лада. Очень уж... Лада. Но даже если ты придумала себе
такое название, пусть будет Лада. Потому что все, начиная
с туманной дороги, все - до стеклянных пружинок и беско
нечно бегущей воды, наивных стихов и ночного шороха, тем
ных твоих ресниц и непонятных слов - это все так идет к
имени Лада.
Пусть будет Лада, если тебе так хочется. Если ты при
думала, я не удивляюсь. Очень тебе идет - ЛАДА...
Этого я не сказал вслух. Но так я подумал. И теперь уже я разглядывал ее лицо, стараясь принять, осмыслить новое для меня... Только неправда, это не новое. Просто потерянное где-то в бегущем плеске, шорохе, давно забытое, не навсегда забытое. Не навсегда.
– Я хочу в кино, - сказала девушка.
– Слышите, второй звонок.
Мы успели купить билеты. Протиснулись в теплый, меркнущий зал, устроились где-то сбоку, и я подумал, что невероятно долго не был в кино.
Вспыхнул экран. Потом...
Вот и гадай - где найдешь, где потеряешь!
Я больше не видел экрана.
Я не помню картину.
Лада слегка тронула меня за рукав. Близко были встревоженные глаза.
"Что с вами?" - спрашивали они.
– Ладушка, мне так повезло!
– слишком громко сказал я. Так повезло.