Прости меня

Дружков Юрий

Жаль, я не могу вместе с лучом забросить сюда ловушки. Я вижу тебя, город-преступник, город-убийца, как там тебя еще зовут. Но я все равно вряд ли что-нибудь пойму на расстоянии. Вряд ли. Глаза и уши тут не помогут.

Я гулял по нему, никем не замечаем. Кстати, он совсем непохож на преступника, город нашего Американца.

...Мы опять бросали шары на ветер. Жилкой порезал руку. На морозе она как стальная.

...Он позвонил и пришел ко мне, как он сказал, на огонек.

Сначала мы с ним играли в шахматы, потом включили кофейник. Американец

был прежним: веселым и выбритым. Он шутил. И курил уже не так запойно, как в прошлый раз.

– Кажется, я напугал вас тогда?

– Вы были не страшным, а скорее подавленным и растерянным.

– Минутная слабость. Виновата бутылка.

– Но я ничего не мог понять.

– Пустяки, не придавайте значения моим словам.

– Пожалуйста, но больше не рассказывайте, что кто-то не хочет стать кандидатом в покойники. Я не привык. Надо было видеть, как вы...

– Чисто американская вольность письма. Каждый говорит как ему вздумается.

– Ну да, свобода слова, - пошутил я.

– Смейтесь на здоровье, но мы к этому привыкли.

– Позвольте, к чему вы привыкли?

– Да возьмите любую нашу газету, вас удивят шапки, напечатанные в ней. Скажем: "Президент - кандидат на свалку истории". Никого у нас этим не удивишь.

– А меня?

– Вы из другого теста. У вас это невозможно.

– Я не вижу особой надобности в такой богатой возможности.

– Каждому свое, мистер Магнитолог. Для меня Россия страна слишком большой организованности. А для вас...

– Ну и ну. Вы недавно ругали нашу безалаберность.

– Я говорю об организованности слов и мыслей, - он постучал себя согнутым крепким пальцем по темени.
– Прилетайте к нам, и вы заметите в любом городе сборища и демонстрации по самым разным, исключающим друг друга мотивам. Статьи в газетах, перечеркивающие одна другую. Мы американцы, нам такое нравится. Только в очень сильном государстве, с очень уверенным в себе правительством допустимы такие вольности.

– Наша царица Екатерина Вторая называла такие возможности "свободой шуметь". Она посмеивалась и подобных "вольнодумцев" повелевала не трогать: пусть их забавляются.

– Вы приятный собеседник. Я люблю такие неожиданные повороты.

– Сначала президент - кандидат на свалку, потом президент - покойник.

– Ну что же делать. Я говорил вам, современный мир сложен и страшен. В лахомской газете, например, накануне убийства президента был напечатан его портрет в черной похоронной рамке. Убийцы, как известно, себя не афишируют. Это могли сделать его политические противники, совсем не помышляя о злодействе. Случайное совпадение, ничего больше. Вам трудно понять ото, как мне трудно понять сложность России.

– Мистер Американец, я так понимаю, что какие-то американцы не очень желали понять вас, тоже американца.

– Вы хотите меня уколоть?
– спросил он.
– Согласен, вам чертовски надоели мои выпады. Но, честное слово, не принимайте меня за вашего недруга, мистер Магнитолог. Я не желчен и не язвителен. Я всего-навсего

работаю над новой книгой. Но я могу доказать, что мое отношение к вам совсем не такое, как вам, я думаю, кажется.

– Надеюсь.

– И не сомневайтесь, пожалуйста. Хотите, я расскажу, как мне, американцу, пришлось отстаивать алиби вашего коммунистического государства?

– Где? В Лахоме?

– Нет, определенно, у вас отношение к Лахоме выше нормального любопытства... Не хотите послушать?

– Я заинтригован.

– Вся моя беда, моя вина или мое достижение в том, что несколько месяцев назад я напечатал другую книгу. Я рассказал в ней мою версию преступления в Лахоме. Много было разных предположений, много их высказано в разных книгах. В моей тоже доказывается кое-что наперекор другим.

– Я читал в газетах, но послушать вас, американца, вдвойне любопытно.

– Говорят, убийцей президента был один-единственный человек. Его поймали практически мгновенно. Это кажется понятным при таком количестве невольных свидетелей. Президент умер на глазах у тысячи граждан, у сотен полицейских. Но, скажу я вам, не было никогда более запутанных, более загадочных преступлений. На мой взгляд, оно до сих пор не раскрыто и вряд ли будет отгадано в ближайшие тридцать-сорок лет.

– Но в газетах, помню, говорилось: убийцу допрашивали...

– Мистер Магнитолог, Предполагаемый ничего не успел сказать нам, журналистам. Он говорил что-то полицейским властям, но записи никакой не сохранилось. А потом в полицейское управление проник субъект, чей портрет вы, наверное, видели в газетах, и застрелил обвиняемого. Теперь уже на глазах миллионов людей. Там стояли камеры телевидения, были газетчики, репортеры вещательных станций.

– Ничего себе, развлекательная передача.

– Согласен, - вздохнул он.
– Мороз по коже, до чего мы С вами дошли. Весь мир становится вдруг свидетелем, участником преступления. Весь мир! Кто-то в мягкой шляпе, рыхлый, домашний, сует пистолет в живот арестованному. Кидаются люди, крики, свалка. Падает, стиснув живот, застреленный. А мы, сидя в креслах, может быть, вздрагиваем левой бровью, но из рук не летит на пол сигарета, чашка чаю, стакан с виски... Мы свидетели. Мы видели все, но мы до сих пор ничего не знаем.

– Но главная версия?

– Да, по ней получается как по нотам. Предполагаемый убийца главы государства убит и не может быть судим. Но вся ответственность за преступление лежит на нем, на его психическом и нравственном состоянии. Внутри государства никто не был с ним связан, и поэтому не может быть речи о шайке, о заговоре американцев против своего президента. Ибо гражданам Америки незачем убивать президента. Но за пределами государства...

– Какие-нибудь иностранцы?

– Не спешите, мистер Магнитолог, не спешите. Вы не знаете нравственного облика убийцы. Предполагаемый, заметьте, я говорю, Предполагаемый, несколько лет жил в России, был женат на русской... Понимаете обстановочку? Русский агент!