Простить нельзя мстить
Шрифт:
– Про душу поговорим отдельно. Где живёт Поля?
– В Усть-Каменогорске. Но ехать тебе туда не потребуется: завтра Полина привезёт детей на каникулы к Игнату с Варей и ко мне. Каждое лето ребятишки у нас гостят понемногу.
Сегодня Зинаида приехала в Кумашкино и пришла в дом Дубровских. Встретила её на крыльце Варвара.
– Здравствуйте! Вы Варвара Ивановна Дубровская? – громко, сильно волнуясь, спросила Зинаида.
Хозяйка дома долго и внимательно смотрела на незнакомую гостью, тихо ответила:
– Здравствуй, коль не шутишь. Чья будешь,
– Из Маралихи я, Зина Осипова, сестра Полины, снохи вашей.
Если бы в этот миг случилось землетрясение, наверное, не так бы испугалась Варвара, как после этих слов женщины, стоявшей перед её крыльцом. Она взмахнула правой рукой вверх, левой начала искать перила.
– Зинаида?! Да где же ты, дева милая, пропадала столько лет? Мы уж, чай, подумали, что сложили вы свои головы с мужем твоим в неведомых нам краях, и никогда не узнаем, где и как это случилось. Жива, значит, слава Богу! – Варвара уцепилась за перила и внимательно смотрела на Зинаиду.
Не ожидала Зинаида такого приветствия. Никогда она не думала, что её молчание может быть так понято: не пишет, весточки никак не передает – мертвая, значит! И обидно ей стало, что похоронили её родные и знакомые. И зло взяло Зинаиду: как это они посмели? Она и Алёшка Родину защищали, на её благо трудились, а эти сидят по своим домам в уюте и тепле, и осуждают её, и хоронят. Злые мысли закружили в голове у Зинаиды, стоит она перед Варварой, молчит, только губы кусает.
– Проходи в дом, Зинаида, с дороги чаю налью. Обед готов, хозяин мой сейчас с огорода придет, есть будем. После поговорим. Раз приехала, знать, дела у тебя важные, – голос Варвары Ивановны звучит тихо, без негодования, задумчиво. Схлынул гнев, Зинаида шагнула в дом.
– Чайку бы хорошо с дороги, Варвара Ивановна. Пить хочется, долго я из Маралихи добиралась: с рассветом выехала, а только к обеду и поспела, – пыталась улыбнуться Зина, но кривая получилась улыбка.
– Мать, кто в гости к нам пожаловал? – голос Игната раздался неожиданно, а сам он уже стоит в дверях комнаты.
– Игнат, Зина к нам приехала, сестра Полины, – Варвара ещё говорила, а Игнат на слове «Зина» понял: в дом пришла беда. Расправил плечи, голову поднял и сверху вниз глянул на незваную гостью.
– Зина, значит, говоришь, приехала. Жива и здорова, руки ноги целы, наверное, и говорить умеет, – голос звучал раскатисто, но не грозно. – Давай, мать, мечи из печи на стол. Обедать будем. Разговоры все после него будут. Пошел я к рукомойнику, – и вышел из дома Игнат. Зинаида только дыхание перевести и смогла.
После обеда был разговор. Варвара Ивановна убрала со стола посуду, вытерла клеёнку и поставила каждому по чашке чаю.
– Разговор долгий или скорый будет, я не знаю, но по чашке чаю вам не помешает. Говорите, а я пойду, займусь подготовкой к встрече с внуками, есть дела не сделанные, – всё это она говорила Игнату, не Зинаиде.
Игнат Семёнович держался спокойно, говорил уверенно, но не унижал и не обижал Зинаиду:
– Рассказывай, Зина, что можешь рассказать о том, почему молчала и дочери своей о себе не сознавалась. Я всё пойму.
– Игнат Семёнович, ничего сказать не могу о жизни своей, поверьте на слово. Недавно Алешу демобилизовали. Приехали мы в Усть-Каменогорск. Он инвалид. Требуется длительное лечение; неизвестно, встанет ли он на ноги. Решили мы с ним забрать дочь нашу, Тоню. Приехала узнать, где Полина с Тимофеем живут.
Зинаида говорила спокойно, от былой агрессии и следа не осталось. Но взгляд её не нравился Игнату: исподлобья на него смотрела измученная и несчастная женщина, в глазах её плескались то боль, то злость. Он отметил несоответствие выражения глаз и голоса. Удивился. Но молчал, ждал, что скажет Зинаида дальше.
– У нас благоустроенная двухкомнатная квартира, я устроилась на работу. Алеша дома, пока больше лежит, но его уже можно сажать, обложив подушками. Надеюсь, он поправится, – в голосе Зины звучала теплота, когда она говорила о муже.
– Тоня вам с мужем нужна как сиделка? – задал вопрос Игнат.
– И да, и нет, – спокойно ответила Зина. Видимо, она много думала по этому поводу, и её вопрос не застал врасплох. –
Тоня уже достаточно взрослая девочка, может мне помогать ухаживать за Алешей – это поможет ей адаптироваться в семье и всем нам сблизиться.
– А если, наоборот, это её испугает? Если она решит, что нужна вам оказалась только тогда, когда вам плохо, и это ранит её детскую неокрепшую психику?
– Вот и вы, как мой отец, о психике заговорили, – сердито прервала его Зина.
– Не отнимая твоего права на дочь, прошу сделать это тактично и щадя ребенка. Ты сказала, что не уедешь без Тони. Мой совет: не спеши и не иди буром. Всему свое время, – Игнат смотрел на Зину задумчиво.
Она, вновь озлобившись, резко ответила:
– Тоня моя дочь, и мне решать, как с ней говорить.
– Говори, но помни: ты не знаешь дочь и увидишь её сегодня, наверное, второй раз в жизни. Ей надо привыкнуть, что у неё есть вторая мама…
– Какая вторая мама?! Вы о чём??? Я её мать, я и никто больше…
– Ты на сегодня биологическая мать, – спокойно ответил Игнат. – Мать, вырастившая и воспитавшая Тоню, вложившая в нее добро, знания и понимание, – Полина, её настоящая мать. Ты можешь стать матерью Тоне, но постепенно. К мудрости призываю. Думай. До вечера есть время. Вечером ты встретишься с дочерью. А я пошел. Дела у меня.
Игнат встал и вышел из комнаты, не дожидаясь от Зинаиды ответа. На душе у него было хмуро. «Беда пришла в дом», – эта мысль болью отдавала в сердце.
Зинаида осталась в комнате одна. Она стояла у окна и сердито продолжала мысленно спорить с Игнатом. Но вдруг поток злых мыслей в её голове остановился: на завалинке напротив дома Дубровских сидела старая женщина – настолько старая, что определить её возраст было невозможно. Внимание Зинаиды привлекла не женщина как таковая, а её вид – сгорбленная, в черном одеянии, из-под платка выглядывают растрепанные седые волосы, глаза женщины закрыты. Она клюкой что-то чертит возле себя. Из-под клюки поднимается земляная пыль и, немного повисев в воздухе, вновь ложится на землю. Старуха всё быстрее и быстрее чертит клюкой и что-то шепчет, гримаса на лице говорит о том, что она сердится, а пыль поднимается всё быстрее и уже не успевает оседать, так часто и много её поднимается в воздух.