Просто вдвоем

Веббер Таммара

Господи, мне что – снова одиннадцать?

Черт бы побрал Бойса с его мононуклеозом! И Перл тоже. Они уже неделю болели. Без подруги, которая постоянно осаживала Мелоди, и без моего приятеля, который каждые пять секунд выводил ее из себя, мы начинали разговаривать, как не бывало уже больше года. С того несчастного проекта по географии. С тех пор, как ее парень заплатил Бойсу, чтобы тот меня избил.

Мелоди склонилась над лотком с дохлой лягушкой. Судя по позе, бедное животное скончалось, танцуя джаз: морда вверх, лапки растопырены.

– Штучек

вроде не видно. Значит, это девочка?

Я рассмеялся:

– У лягушек не бывает наружных «штучек».

Она нахмурилась и прикрыла лицо рукой: от запаха бальзамирующего состава слезились глаза.

– Тогда как же мы определим пол?

Я снова посмотрел в распечатку:

– Тут написано, что у самцов большие бугры на внутренних пальцах.

Почти соприкоснувшись головами, мы несколько секунд молча разглядывали лягушку.

– Вот только не говори мне, что они делают это пальцами!

О боже мой!

Я поднял на нее глаза. Она покраснела и захихикала. Я тоже рассмеялся. Мистер Квинн бросил на нас осуждающий взгляд: очевидно, при препарировании не полагалось веселиться.

– Давай это пока пропустим, – сказал я.

Только не думай про свой собственный чертов «палец», чтоб его!

Мелоди добросовестно принялась делать надписи на маленьких ярлычках и насаживать их на булавки, а я сделал продольный разрез через все брюхо лягушки. К запаху формальдегида мы постепенно привыкли, протестующие реплики Мелоди стали реже и сдержаннее. Со временем она осмелела настолько, что даже согласилась прокалывать органы, которые я извлекал. Но скальпель и щипцы брала только для виду, когда мистер Квинн совершал контрольный обход.

– Какое все крошечное! – на полном серьезе удивилась Мелоди, как будто ожидала увидеть в теле шестидюймового земноводного внутренности слона. Заглянув в листок, она снова перевела взгляд на лягушку. – Ой, а это, наверное, его яички?

Она взяла ярлычок с надписью «семенники». Я усмехнулся:

– Да, это его яички. Поздравляю: у нас мальчик!

Мелоди нахмурилась:

– Значит, у него нету…

Она осеклась, а мой мозг принялся перебирать слова, обозначавшие то, что она имела в виду: «член», «пенис», «фаллос», «перец», «палка», «зверь»… Последний синоним принадлежал Уинну.

– Э-э… Нет. – Жалея, что Бойса нет, и одновременно испытывая от этого огромное облегчение, я прочел из распечатки абзац, перефразируя написанное: – Самец оплодотворяет кладку… – Черт! – Хм… забираясь на самку, обхватывая ее сзади передними конечностями и изливая сперму на икру, которую она выметывает.

Мы посмотрели друг на друга через две пары очков. Я удивился, что мои до сих пор не запотели.

– Тоже мне балдеж! – произнесла моя напарница.

Даже не мечтай обхватить Мелоди Доувер передними конечностями. Сзади.

Бог мой!

* * *

Поскольку Бойс болел, мне опять пришлось ходить в школу и из школы пешком. Его чиненый-перечиненый «транс-ам» представлял собой шумную, уродливую груду железа, к тому же небезопасную

для жизни. И все-таки это была машина. От личных водительских прав меня отделяли четыре месяца и несколько часов езды. Каждое воскресенье, днем или вечером, мы с дедом отыскивали на карте грунтовые дороги и пустынные асфальтовые проезды подальше от побережья, где я мог тренироваться, добираясь туда на пароме. Скоро дед наверняка сочтет, что я готов ездить и по шоссе.

А я закачу глаза, спрячу лицо, но ни в коем случае не скажу, что уже давно вожу «транс-ам» по городским улицам, если Бойс не рассчитает с пивом или косяками, а сам я сравнительно трезвый. Думаю, что дед, услышь он такое, порвал бы мое разрешение и уже ни за что не подпустил меня к своему старому грузовичку.

А заполучить его мне хотелось только по одной причине.

Как будто Мелоди могла предпочесть эту дрянь белоснежному джипу, который Кларку Ричардсу подарили в прошлом году на шестнадцатилетие. Однажды я услышал, как он хвастался выходками Мелоди на заднем сиденье. Я закипел: этот засранец не должен был выбалтывать такие вещи кучке отморозков, собравшихся на пляже у костра. А еще я возбудился, потому что мне хотелось, чтобы она проделала все это со мной.

Сворачивая с улицы в наш двор, я сшиб ногой ветку кактуса, и острый шип вонзился мне в палец, проколов подошву черного кеда.

Выругавшись, я поднял глаза и заметил дедов грузовичок, припаркованный у входа. А рядом отцовский внедорожник.

Передняя дверь была не заперта. Может, дед просто забыл? Они с отцом сто раз спорили о мерах безопасности: дедушка утверждал, что держал «проклятый дом» открытым всю свою «проклятую жизнь», а папа напоминал ему, что на дворе давно не пятидесятый год.

Когда кто-то из неместных взломал гараж Уинна и вытащил оттуда до хрена инструментов и запчастей, дед нехотя уступил. И все равно иногда он забывал запираться.

– Дедушка? – позвал я, закрывая дверь изнутри.

После улицы, где светило яркое дневное солнце, дом казался сумрачным, хоть я и снял очки. В полутьме я не сразу заметил отца: он сидел на краю дивана, опершись локтями о колени, сцепив пальцы и разглядывая лысый коврик у себя под ногами.

До вечера он почти никогда не бывал дома, а если и приходил раньше обычного, то работал за столом, а не рассиживался. Я нахмурился:

– Папа?

Он не пошевелился и не поднял лица.

– Иди сюда, Лэндон, сядь.

Мое сердце застучало, медленно набирая скорость, как еще не разогревшийся двигатель.

– Где дедушка? – Я бросил на пол рюкзак, но не сел. – Папа!

Только теперь он на меня посмотрел. Глаза у него были покрасневшие, хотя и сухие.

– Сегодня утром на лодке у твоего деда случился сердечный приступ…

– Что?! Где он? В больнице? Ему лучше?

Отец покачал головой:

– Нет, сын. – Его голос прозвучал тихо и мягко, но мне показалось, что он ударил меня этими острыми, неподатливыми, безнадежными словами. – Приступ был тяжелый. Дедушка ушел быстро…