Простое море
Шрифт:
— Думаешь, Сергей Николаевич? — вкрадчиво спросил Васильев, когда старпом вышел.
— Соображаю.
— Сообразил что-нибудь?
— Погоди...
— Ты имей в виду, сколько с меня шкур снимут за эту ржавую развалину, не дай бог что случится.
— Вернется старший — установим, сколько шкур с тебя причитается. Надо думать, не так уж много.
— На мне одна.
— Другая вырастет. Доктор поможет...
Старпом возвратился в рубку и нанес на карту место судна, потом провел пеленг на катер и на пересечении этого пеленга с двухметровой изобатой поставил кружок.
— Вот он сидит, — сказал старпом и разогнул спину. — Они нас уже видят, фонарем машут. Как дальше жить будем?
— Сбавьте ход до малого и ложитесь на пеленг. Эхолот включите. Второй помощник где?
— Использует право на отдых.
— Не время. Вызовите его сюда.
Старпом сбавил ход, дал рулевому новый курс и включил эхолот. Пoтoм он включил трансляцию и вызвал на мостик второго помощника. Капитан молча следил за его действиями. Сергей Николаевич встрепенулся только тогда, когда в рубку, на ходу застегивая китель, зашел Владимир Михайлович.
— Звали? — спросил второй помощник.
— Владимир Михайлович, — обратился к нему капитан, — у нас, как мне помнится, есть бухта стального швартового троса где-то в трюме?
— Есть такая.
— Сколько в ней метров?
— Сто ровно.
— А сколько она приблизительно весит?
— Приблизительно сто килограммов с лишком. А точно, — Владимир Михайлович прищурился и четко произнес, — сто тридцать пять.
— Лихой помощник! — похвалил его Васильев.
— Грамотный, — согласился капитан. — А кормовой швартов у нас, кажется, семьдесят пять метров?
— Осталось метров шестьдесят восемь, — уточнил Владимир Михайлович. — Помните, когда швартовались в Лебяжьем в прошлым месяце, оторвали кусок. Вы ход дали не вовремя.
— Помню, помню, — торопливо согласился капитан. — Надо вытащить бухту из трюма и перенести на норму. Возьмите боцмана, матросов и быстренько это проделайте. Затем соедините коренной конец бухты со швартовом.
Владимир Михайлович протяжно свистнул.
— Вот вы что хотите! А конец им на мотоботе завезти?
— На мотоботе.
— Значит, готовить его к спуску?
— Готовьте.
— Одним ходом мы его не сдернем. Я представляю, как его там засосало за сутки.
— Положим якорь, подтянемся на брашпиле.
— Это другое дело, — кивнул второй помощник. — И то сомнительно. Можно идти?
— Действуйте. Постарайтесь поживее — катер уже близко.
— Уж как могу, — пожал плечами второй помощник и вышел из рубки.
— Как там глубина? — спросил Сергей Николаевич.
— Девять метров держится, — ответил Васильев. Он все время смотрел на эхолот и только изредка переводил взгляд на огонек своего катера. Некоторое время в рубке молчали. Сумерки сгустились. Силуэт катера был едва заметен. До него оставалось метров пятьсот. Эхолот показал глубину семь метров. Капитан дал «самый малый». В рубке стало совсем тихо. Только предельно напрягая слух, можно было почувствовать, что где-то в глубине судна работает двигатель.
— Не страшно пока? — спросил Васильев и улыбнулся невеселой улыбкой. Капитан не ответил. Васильев не стал переспрашивать.
Расстояние до катера медленно сокращалось. Так же медленно сокращалась глубина. Когда красные вспышки неоновой лампы забились на цифре 6, капитан повернулся к Васильеву и сказал:
— Вот теперь страшно.
На этот раз промолчал Васильев. А «Градус» все полз вперед...
В рубку зашел второй помощник и доложил, что все распоряжения выполнены.
— Добро, — кивнул капитан. — Пусть боцман готовит брашпиль. Сейчас будем становиться на якорь. Николай Николаевич, на мотоботе вы пойдете?
— Могу я, — согласился старпом.
— Возьмите с собой каких-нибудь продуктов и анкерок с водой. Хорошенько осмотритесь, узнайте точно, как сидит катер. Вернетесь — обмозгуем, что делать дальше... Какое до него сейчас расстояние — кабельтов будет?
— Как раз.
Сергей Николаевич подошел к телеграфу и перевел ручку на «стоп».
— Ну, пошли трудиться, — сказал старпом и обнял за плечи второго. Помощники вышли из рубки.
«Градус» стал на якорь в ста восьмидесяти метрах от катера. Потихоньку стравливая якорцепь, он спустился еще метров на пятьдесят. Эхолот отбивал глубину пять сорок. Мотобот отвалил от борта и, загрохотав мотором, понесся в сторону катера. Капитан и Васильев стояли на корме, провожая его глазами.
— Еще бы подползти метров на полста — в самый раз было бы, — мечтательно сказал Сергей Николаевич.
— Ты капитан, тебе и решать, — вздохнул Васильев. Он понимал, что дальше ползти уже невозможно. — Особой надобности тебе нет на приключение нарываться. Людей снял — и твое дело сделано.
Сергей Николаевич внимательно посмотрел на приятеля и беззвучно засмеялся, не разжимая губ.
— Что ржешь, конь ретивый? — удивился Васильев.
— Эх ты, мученик... — сказал Сергей Николаевич, не переставая смеяться. — Я из спортивных соображений хочу попробовать. Видал моего старпома?
— Видал. Хороший парень.
— Так вот, однажды выхожу я из твоей Усть-Салмы — август, кажется, был, — до входного буя дошел, оставил его на мостике, а сам отправился в салон чай допивать. Жую я положенную булку с сыром и чувствую вдруг, что у меня кусок поперек горла встает. Запиваю его чаем — все равно не лезет. Отложил я эту булочку, выхожу на палубу. Смотрю налево — у меня аж фуражка на голове заерзала: под самым бортом буруны! Перебежал я на правый борт—та же картина: гряда камней, буруны, ужас... Ничего не понимаю. Зажал я рукой сердце, поднялся на мостик — старпом мой стоит, джаз слушает, посвистывает. Я молча к карте. Смотрю, у него курс проложен между Медвежьей банкой и банкой Потапова...
— Врешь! — не выдержал Васильев.
— Я сначала сам не поверил, потом пригляделся к 6ерегам — именно так. Он вместо того, чтобы банки с востока обойти, полез между ними напрямик. А там ведь промера не было со времен Петра Великого.
— Не было между банками промера, — подтвердил Васильев. — Какой идиот туда сунется? Эти банки даже рыбацкие боты обходят.
— Вот именно это я тогда и подумал... Осел я всем корпусом на радиолокационную станцию, молчу, дышу жабрами, жду, когда ударимся. А он, собака, по рубке ходит, посвистывает, рулевого подправляет, и все — как будто так и надо. Наконец банки остались позади. Я к нему подхожу — ослаб, ругаться не могу, только спрашиваю жалобно: «Зачем вы так пошли, Николай Николаевич?» А он, черт полосатый, улыбается мне прямо в лицо: «Из спортивных соображений!»