Простой советский спасатель 2

Буров Дмитрий

— Так кто он? Вот чес-слово, не припомню.

— А ведь он тезка твой, — Кузьмич поднял на меня взгляд. — Неужто не слыхал?

— Вчера впервые увидел. И услышал фамилию. Удивился не меньше Вашего, Сидор Кузьмич, — честно глядя в глаза мужику, отрапортовал я., ни разу не соврав. — Так кто он?

— Федор Васильевич Лесаков — старейший, модно сказать, заслужейнейший архивариус нашего Энска. Легенда ушла… и унесла с собой все городские легенды.

— Сидор Кузьмич, что за легенды? — окликнул я, надеясь разузнать побольше.

Не про этого ли товарища из архива рассказывала

Леночка? Если так, то я профукал свой шанс узнать историю про энские подземелья практически из первых рук. Надо попытаться вытянуть хоть что-то из мичмановской головы. Решение ехать в Лиманский и найти то, не знаю что, крепло в геометрической прогрессии.

— Разные, Алексей, разные… Важные и не очень… Ты с ним успел пообщаться? — Кузьмич поднял голову и пристально на меня глянул.

— Да так, вечером перекинулись парой слов. Кто такой, как зовут, — невозмутимо ответил я.

— Про себя рассказывал?

— Нет. Да я спал почти все время, — повиноватился я. — Голова раскалывалась, не до общения было.

Кузьмич тяжело поднялся, подошел к кровати соседа, постоял, подумал, задумчиво потер подбородок.

— Вещи уже забрали? — спросил, не глядя в мою сторону.

— Вроде нет. Не видел.

А вот это уже интересно: какая мичману разница, забрали старческое барахло или нет? Да и ко мне ли товарищ начальник местного ОСВОДа в гости шел? Или повод нашел, чтобы в больничке засветиться легально?

— Родственники были?

— Не видел, — подумал и добавил. — Одинокий он был, не было у него никого.

— Почему так решил? — Кузьмич покосился на меня.

— Пусто на тумбочке. Даже у меня вон печенье, карамель, друзья принесли. А у него только посуда, да и то больничная…

— М-да… — согласился с моими выводами мичман. — Верно подметил…

— Так чем он знаменит-то?

— Федор Васильевич можно сказать всю жизнь летопись нашего города вел, все события записывал. Что не видел своими глазами — изучал, проверял факты, искал истину, документы, фотографии, и вносил в свой архив. Знал почти всех и каждого, у кого что за душой, кто на ком женат, у кого кто народился и куда дальше пошел в жизнь. Старожил –архивариус — это тебе не у чаек бычков воровать. Это — эпоха. Таких больше не делают… Где теперь искать тот архив…

Сидор Кузьмич огорченно вздохнул и пошел к выходу.

— В смысле где, разве не в архиве хранят архивы? — удивился я.

Начальник сбился с шага, развернулся ко мне, окинул изучающим взглядом, и, сообразив, что последнюю фразу сказал вслух, нехотя уточнил:

— В том-тои дело, летопись Федор Кузьмич не для архива собирал. Писал он историю города, хотел издать свой труд, как допишет. Документы-то они понятное дело, в городском архиве так и лежат. Да только Лесаков и ведает, на каких полках, под какими буквами. В его записках все по полочкам, по годам да по событиям, — и закончил, опережая мой вопрос. — Показывал он мне как-то свой талмуд… Талмуды, если быть точным…

Сидор Кузьмич молча развернулся и вышел, не прощаясь.

— Спасибо, — крикнул я вслед, тихо офигевая с ситуации.

Порой в жизни случаются ситуации покруче, чем писательская фантазия.

Глава 15

Остаток дня прошел как в тумане. Я маялся и не знал, чем заняться. Полистал книгу, которую притащил Кузьмич. Поспала, пообедал, поприставал к медсестрам на предмет смерти старика, родственников и других полезных сведений.

Девчонки практически ничего не знали, кроме того, что привезли Федора Васильевича на скорой, а кто машину вызывал, не в курсе. Про родню тоже ничего толком не выяснил. Вроде круглым сиротой старикан слыл и отшельником. Кто-то из медичек посоветовал обратиться к санитарке Алевтине Митрофановне, но шустрая тетка в возрасте словно сквозь землю провалилась.

Помаявшись, я завалился с книгой в кровать, твердо намереваясь завтра после обхода слинять из больницы и поехать в поселок Лиманский на разведку. Место это я не просто знал. Я там бывал каждое лето, начиная лет с четырех и до первого класса. Стоял там у бабушки домишко с хозяйством на отшибе. Туда меня отвозили родители с июня по август на постоянное место жительство, так сказать, а сами приезжали на выходные.

Человеческая память странно устроена, стоит вспомнить что-то хорошее, как мозг сразу переключается с основной задачи на приятное ничегонеделание. Память сразу же принялась подсовывать картинки из прошлого. В деревню мы ездили всегда вдвоем с бабушкой на старом рейсовом автобусе.

Городская автостанция находилась в черте города, в двух шагах от площади Революции, и мы ходили туда пешком. Покупали билет в окошке касса, непременно большой вкусно пахнущий пирожок с мясом мне и садились ждать время отправления на неудобные синие скамейки.

Раздолбанный пыльный автобус увозил нас от городской суеты в деревенскую идиллию. В него битком набивались деревенские жители со своими хабарями, было шумно, тесно, пахло едой и перегаром. Мужики снимали нервный стресс от поездки в рюмочной.

Всю дорогу я обычно сладко спал на бабушкиных коленях. Собственно, я и сейчас засыпаю в любом транспорте, если ехать далеко. Примерно через час мы приезжали в поселок, выходили на остановке, заходили в единственный магазин.

Сельские магазины удивляют меня до сих пор все тем же запахом и прилавками-отделами. Хлеб, сахар, крупы, одежда, грабли и тяпки — все это на разных полках в одном месте. И запах. Отчего-то эта странная смесь свежего хлеба, хозяйственного мыла, пыли и синтетики нравится мне до сих пор. Хотя таких вот точек в деревнях все меньше.

Мы покупали хлеб и булочки и отправлялись к нашему дому. Идти приходилось через весь поселок. Случайно или намерено, но наши владения находились на отшибе. Названий улиц я, конечно же, не знал. Да оно мне и не нужно было в моем возрасте. Но идти по пыльной сельской дороге, загребая высохшую землю ногами — это ли не счастье? Благо бабуля меня за это никогда не ругала.

Она вообще к моему воспитанию относилась просто. Хочешь кушать — кушай, не хочешь — не ешь. Я с бабушкой «дружил» против маминых обедов. По малолетству жутко ненавидел вареную капусту в борще, всегда или скидывал её бабушке в тарелку, или выкидывал в мусорное ведро. Мучение было, если мама возилась на кухне, пока я обедаю.