Просвечивающие предметы (сборник)
Шрифт:
«Обычно считают, что, если человек установит факт жизни после смерти, он тем самым разрешит загадку Бытия или станет на путь к ее разрешению. Увы, совсем неочевидно, что эти проблемы будут пересекаться или даже частично совпадать».
Закроем тему на этой странной ноте.
25
Чего ты ждал от своего паломничества, Персон? Простого зеркального возвращения старых страданий? Сочувствия от замшелого камня? Насильственного воссоздания безвозвратно исчезнувших мелочей? Поисков утраченного времени в совершенно ином смысле, чем ужасное «Je me souviens, je me souviens de la maison o`u je suis n'e» [111] Гудгрифа {141} , или же того, что искал Пруст? Все, что ему довелось когда-то здесь испытать (за исключением финала последнего восхождения), – это отчаяние и скука. Вновь посетить унылый серый Витт его заставило нечто совсем
111
«Помню, помню я дом, где родился» (фр.).
141
…«Je me souviens… je suis п'e» Гудгрифа… – В буквальном переводе на французский цитируется стихотворение английского поэта Томаса Гуда (Thomas Hood; 1799–1845); «Я помню, я помню» («I remember, I remember», 1827), в котором счастливое детство наивно-романтически противопоставляется зрелости. Вот его первая строфа в прозаическом переводе
М. Л. Михайлова: «Помню я, помню / дом, где я родился, / маленькое окно, куда солнце / украдкой заглядывало поутру. / Никогда не являлось оно слишком рано, / никогда не приносило слишком длинного дня; / а теперь мне часто желается, чтобы ночь / унесла с собою и жизнь мою» (Современник. 1861. № 1. С. 301). Неопознанным переводом из Гуда является стихотворение Л. И. Трефолева «Детские годы» («Я помню, помню дом родной…», 1868).
Несуществующая фамилия Гудгриф (Goodgrief) значит буквально «Хорошее / доброе горе», что достаточно точно передает настроение стихов. В английском языке это словосочетание используется исключительно как восклицание, выражающее удивление, что-то вроде «Боже мой!» или «Неужели!».
По предположению Б. Бойда, Набоков метит не только в Томаса Гуда, но и в переводчика Пруста на английский язык Скотта Монкрифа (Charles Kenneth Scott Moncrieff, 1889–1930), чья фамилия рифмуется с фамилией Гудгриф. Заглавие прустовского цикла романов «В поисках утраченного времени» («`A la recherche du temps perdu») Монкриф произвольно заменил на «Rememberance of Things Past» (букв. «Воспоминание о прошедшем») – цитату из 30-го сонета Шекспира, исказив тем самым его смысл.
Не вера в привидения. Какому призраку охота посещать полузабытые груды материи (он не знал, что Жак лежит погребенный под шестью футами снега в Шюте, Колорадо), неверные тропинки, хижину лыжного клуба – некие чары не дали ему до нее добраться, но, так или иначе, ее название безнадежно перепуталось для него с «Драконитом», стимулирующим средством, которое больше не выпускается, но все еще рекламируется на заборах и даже на скалистых утесах. И все-таки проделать весь этот путь на другой материк его заставило нечто, имеющее отношение к визитам призраков. Попробуем в этом разобраться.
Практически все сны, в которых она являлась к нему после смерти, ставились в декорациях не американской зимы, а швейцарских гор и итальянских озер. Он не нашел даже той поляны в лесу, где незабываемый поцелуй был прерван появлением маленьких веселых скалолазов. Моментальное соприкосновение с самым существенным ее образом в точно запомнившейся обстановке – вот к чему сводилось желаемое.
Вернувшись в отель «Аскот», он жадно съел яблоко, со вздохом отвращения стащил с себя заляпанные глиной сапоги и, не обращая внимания на потертости и сыроватые носки, влез в удобные уличные туфли. Мучительная задача еще не решена – продолжим!
Надеясь, что какая-нибудь зрительная зарубка поможет ему вспомнить номер комнаты, в которой он жил восемь лет назад, он прошелся по всей длине коридора третьего этажа, заглядывая в пустые глаза незнакомым цифрам, и вдруг застыл на месте: прием наконец сработал. Увидев очень черный номер «313» на очень белой двери, он вспомнил, как говорил Арманде (обещавшей его посетить, но не желавшей о себе заявлять): «Чтобы эти цифры запомнить, надо их представить себе как три фигурки в профиль, – узник, которого ведут два стражника, один спереди, другой сзади». Арманда возразила, что это слишком мудрено, – она просто запишет номер в календарь, который носит в сумочке.
За дверью тявкнула собака: значит, подумал он, номер занят прочно. Тем не менее он удалился с чувством удовлетворения, с чувством, что отвоевал важный клочок земли в одной из провинций прошлого.
Потом он спустился вниз и попросил хорошенькую служащую позвонить в гостиницу в Стрезе и узнать, могут ли они дня на два предоставить ему комнату, где мистер и миссис Хью Персон останавливались восемь лет назад. Ее название, сказал он, звучит как «Beau Romeo» {142} [112] . Она повторила его уже в правильной форме, но сказала, что это займет несколько минут. Ничего, он подождет в гостиной.
142
…звучит как «Beau Romeo». – Имеется в виду отель «Borromeo» в Стрезе, по имени старинной итальянской аристократической фамилии, давшей название Борромейским островам близ Стрезы на Лаго Маджоре в Ломбардии (Северная Италия).
112
«Красавчик Ромео» (фр.).
В гостиной находились лишь двое – какая-то женщина, доедавшая завтрак в дальнем углу (ресторан был недоступен – его еще не прибрали
143
«Трансатлантик». – Иронически обыгрывается название американского журнала «Атлантик Мансли» (основан в 1857 г.), в котором Набоков напечатал более десяти рассказов и стихотворений.
144
Уайльд. – Фамилия швейцарского господина должна вызвать ассоциацию с Оскаром Уайльдом и в первую очередь с его «Балладой Редингской тюрьмы» (1898), герой которой, подобно Персону, «ту женщину убил в постели, которую любил». Рефрен поэмы – фраза «мы все убиваем тех, кого любим».
– Тут пишут о человеке, который восемь лет назад убил свою жену и…
Служащая, чью конторку и бюст он со своего места различал в миниатюре, издали подавала ему знаки. Она выскочила из-за своей загородки и направилась к нему.
– Не отвечает, – сказала она. – Попробовать еще?
– Да, да, – сказал Хью, поднимаясь с места и натыкаясь на кого-то (на женщину, которая, завернув оставшийся от ветчины жир в бумажную салфетку, выходила из гостиной), – да. Ах, простите. Да, непременно. Позвоните, пожалуйста, в справочное или еще куда-нибудь.
Итак, восемь лет назад убийце даровали жизнь, отменив смертную казнь (Персону в другом, старинном смысле слова ее тоже восемь лет назад даровали, но он промотал, промотал ее в безумном сне), а теперь его выпускают на свободу, потому что он, видите ли, был образцовым заключенным и даже обучил товарищей по камере таким вещам, как шахматы, эсперанто (он убежденный эсперантист {145} ), лучшим рецептам тыквенного пирога (по профессии он кондитер), знакам зодиака, игре в «рамс» и т. д. и т. п. Для некоторых женщина, увы, только станок, и ничего больше.
145
…убежденный эсперантист… – Обыгрывается значение названия искусственного языка эсперанто («надеющийся», лат. sperans, -ntis) и производных от того же латинского корня в романских языках (sperantia), исп. esparanza и др.).
– Это чудовищно, – продолжал швейцарский господин, пользуясь выражением, заимствованным Армандой у Джулии (ныне леди X.), – совершенно чудовищно, как цацкаются нынче с преступниками. Не далее как сегодня один горячий официант, обвиненный в краже ящика D^ole (местного вина, которое месье Уайльд, между прочим, не стал бы ему рекомендовать), ударил метрдотеля кулаком в глаз, отчего тот почти ослеп. И что вы думаете, начальство вызвало полицию? Даже и не подумало. Eh bien [113] , куда ни посмотришь, везде одно и то же. Два языка – это господин знает, а вот знает ли он что-нибудь о проблемах тюремного заключения?
113
Что же (фр.).
О, да. Он сам сидел в тюрьме, потом в тюремной больнице, потом опять в тюрьме, его дважды судили по делу об удушении девушки-американки (ныне леди X.). «Раз я целый год просидел с кошмарным сокамерником. Если бы я был поэтом (но я всего лишь корректор), я бы вам описал небесный покой одиночного заключения, блаженство унитаза незапятнанной чистоты, свободу мысли в идеальной тюрьме. Назначение тюрьмы (улыбаясь мосье Уайльду, который стал глядеть на часы, но много на них не увидел), конечно, не в том, чтобы исправить убийцу, и не только в том, чтобы его наказать (как можно вообще наказать человека, который все носит с собой, при себе, внутри себя?). Единственное ее назначение, приземленное, но логичное, – это лишить убийцу возможности убивать дальше. Перевоспитание? Досрочное освобождение? Это миф, пустая шутка. Зверя не исправишь. А мелких воришек и исправлять не стоит – хватит с них наказания. В наше время есть, к сожалению, всякие огорчительные тенденции в soi-disant [114] либеральных кругах. В двух словах, убийца, который смотрит на себя как на жертву, – это не просто душегуб, но еще и слабоумный».
114
Так называемых (фр.).